Бояре же, сняв шеломы, перекрестились и следом за воеводой вошли в дом.

    В трапезной две раскосые невольницы в легких сарафанах торопливо обмахивали стол тряпками. В воздухе висел сочный запах жаркого, отчего у гостей моментально засосало под ложечкой.

    -  Сейчас, - усмехнулся в бороду воевода. - Сейчас пироги принесут. Так какими судьбами занесло вас в порубежные земли, бояре?

    -  Милостью своей государь Иван Васильевич, - перекрестился Григорий Батов, - дай Бог ему долгие лета, даровал нам поместья на землях корочаевских. Туда и едем. Варлам, дай ввозные грамоты.

    Рыжий кудрявый витязь лет двадцати пяти раскрыл скромную холщовую сумку, свисающую с плеча, и протянул воеводе несколько свитков. Дмитрий Шуйский сдвинул их на край стола, освобождая место для блюда с пряженцами, потом принялся по очереди разворачивать:

    -  Та-ак… По левому берегу Оскола… Боярину Григорию Батову…

    Он поднял глаза на гостей. Григорий поднялся, поклонился. Несколько секунд воевода всматривался в его лицо - голубые глаза, темно-каштановые прямые волосы, острый подбородок, проглядывающий сквозь редкую бороду, - потом спросил:

    -  Старший, что ли?

    -  Старший с отцом на старом поместье остался, Дмитрий Федорович, - поправил его гость. - Я второй буду.

    -  Хорошо, - кивнул боярин Шуйский и взялся за второй свиток. - Земли корочаевские… Деревни Снегиревка и Рыжница, и между ними… Сергею Батову.

    Поднялся и поклонился, пригладив густую и окладистую не по возрасту бороду, боярин в бахтерце, удивительно схожий с братом.

    -  Добрые места получил, - кивнул воевода и спохватился: - Вы угощайтесь, гости дорогие, на меня не глядите. Обедали мы недавно. На снедь сию ныне и смотреть не могу.

    Потом развернул третью грамоту:

    -  Земли корочаевские, по правому берегу Донеца… Боярину Варламу Батову…

    Поднявшийся Варлам выглядел словно чужаком среди прочих Батовых: рыжий, курчавый, лопоухий, с бесцветными глазами, заметно выше ростом, но более узкоплечий.

    -  А это жена моя, боярыня Юлия, - указал он на остроносую девушку, оказавшуюся единственной всадницей в обозе. Голову боярыни не по обычаю вместо убруса укрывал немецкий бархатный берет с одиноким разноцветным пером. Женщина, правда, предпочла бы ходить и вовсе простоволосой - но в теперешней Руси это считалось немалым позором. Юбок бывшая спортсменка также не переносила, поэтому носила шаровары из тонкой шерсти, уходящие в низкие яловые сапожки. Естественно, и над шароварами укрывал стройное тело не привычный вышитый русский сарафан, а черный шелк еще неизвестной в этом мире блузки, сшитый дворовыми девками Евдокима Батова частью с помощью боярыни, частью - как сами умели. Поэтому ворот блузки застегивался сбоку, как на косоворотке, и рукава были не вшитые, а выкроенные вместе со спинкой и передом. Зато на груди алела умело вышитая роза.

    -  Татарка, что ли? - удивился воевода.

    -  Сам ты татарин! - моментально вскинулась женщина. - Да я тебя раз в пять русее!

    -  Да не хотел я тебя обидеть, помилуй Бог, - отмахнулся обеими руками Дмитрий Федорович. - Да и чем? У меня половина друзей на татарках женаты! Кто себе знатного рода сосватал, кто в походе в полон взял. Да еще казаки, что ни год - турецких и татарских ясырок на продажу приводят. Многие поначалу для хозяйства да баловства покупают, а потом, глядишь, и прикипают.