|
Вот только не видел, когда ушла. А утречком его и нашли. Надо полагать, - сказала Анюта с превеликой серьезностью, - у них в ту ночь случилось объяснение. Вот он и... - А кто она, неизвестно? - Откуда... Я ж говорю, никто не знает. Спросила Ваню, Ваня замахал руками, побожился, что представления не имеет. Странный он был какой-то... Леонид Карлович! - Аюшки? - Только нам с вами про этот печальный случай следует помалкивать. Может подучиться ущерб для дела. Иные ни за что не станут в таком номере, где... - А ты? - фыркнул Лямпе. - Я - девушка к службе ревностная. Как солдат. Ой, заболтала я вас совсем, дуреха... Она, лукаво и понимающе улыбаясь, принялась расстегивать кофточку - стоя, впрочем, так, чтобы не увидеть случайно зеркало. Лямпе не стал ее останавливать. Он вдруг поймал себя на том, что ему хочется простых человеческих удовольствий, не отягощенных опасными сложностями. Очень уж давно у него не было женщины. Очень уж пасмурно было на душе. Была и еще одна причина, по которой он столь охотно привлек к себе полураздетую смазливую Анечку, - перед глазами на миг встало недоступное, пленительное видение, красавица с бесценными рубинами на шее. Вот и показалось вдруг дураку, что он, увлекая к пышной постели доступную красоточку, вернет себе душевный покой с помощью сей незамысловатой победы, прежнюю уверенность обретет, мечтаньями мучиться перестанет... Глава седьмая Лямпе действует... Он не обрел желаемого, конечно, о чем подсознательно чуялось с самого начала. Получилась радость для тела, а вот душа осталась прежней, беспокойной и тоскливой... Своих чувств он, разумеется, внешне не проявил. Предельно галантно выпроводил Анютку, уже чувствовавшую себя, сразу заметно, кем-то вроде статс-дамы при дворе венценосца, и, оставшись один, безделью предавался недолго. Привел себя в порядок, надел тяжелый медный кастет, литой, с четырьмя кольцами для пальцев (тот самый, которым ему в прошлом году всерьез намеревались проломить голову, и затея сорвалась лишь оттого, что Лямпе имел противоположные намерения, каковые и претворил успешно в жизнь), заложил утяжеленную руку за спину и дернул левой шнур звонка. Прохор-Антуан впорхнул в номер едва ли не в следующий после звонка миг - ну да, приятно улыбался с порога, рассчитывая на вознаграждение. - Проходи, сокол мой, проходи, - радушно пригласил Лямпе, бесшумно поворачивая ключ в замке. - Гостем будешь... Резко развернулся и нанес короткий, умелый удар - в ту часть организма, которая именуется эскулапами "солнечным сплетением", а в простонародье обзывается проще: "под душу". - Эк-к... - только и сказал Прохор. И опустился на корточки, зажимая ладонями ушибленное место, хватая воздух ртом беззвучно и конвульсивно, как выброшенная на берег рыба. Лямпе наблюдал за ним без малейшей жалости. Увидев наконец, что ушибленный немного продышался, положил кастет на стол, взял из пиджака браунинг (из которого загодя вынул патроны) и развалился в кресле, положив пистолет на колени. Прохор с округлившимися глазами и удивленной донельзя бледной физиономией попытался встать. |
