Понадобились некоторые усилия с моей стороны и еще немного пунша, чтобы заставить Тома Уинзора, в объяснение его таинственных намеков, рассказать об обстоятельствах, последовавших за смертью старого сквайра.

– Как вам известно, сквайр Бауз из Баруайка умер, не оставив завещания, – начал Том. – И все вокруг его жалели, насколько можно жалеть старика, который прожил долгие годы и не вправе сказать, что смерть постучалась в его дверь раньше положенного часа. Сквайра любили, потому что он никогда не выходил из себя, не сказал ни единого грубого слова и не обидел даже мухи; тем более удивительно то, что случилось после его смерти.

Первое, что сделали эти леди, – купили скот, чтобы пасти его в парке.

Как бы то ни было, неумно они придумали – использовать эту землю под пастбище, для наживы. Но они и представить себе не могли, с чем имеют дело.

В скором времени коровы одна за другой стали хворать и околевать; так шло и шло, и стадо изрядно поредело. Потом потихоньку народ начал рассказывать всякие чудные истории. То одному, то другому попадался на глаза вечерней порой сквайр Бауз; как прежде, при жизни, он прохаживался среди старых деревьев, опираясь на трость; иногда, поравнявшись со стадом, он как бы ласково похлопывал по хребту какую‑нибудь из коров, а назавтра, уж непременно, та самая корова делалась больной и вскорости подыхала.

Ни разу никто не видел сквайра вблизи – ни в парке, ни в лесу и нигде. Но все узнавали его по походке, фигуре и его обычному платью; а коров, которых он касался, запоминали по масти: белой, мышиной или черной; и, как пить дать, эта корова отбрасывала копыта. Соседи стали бояться дороги через парк; никто не хотел ходить в лес или пересекать границы Баруайка, а скот все так же болел и околевал.

Жил там один парень по имени Том Пайк – слуга старого сквайра. Ему было поручено смотреть за имением, и он единственный ночевал в доме.

Слушая эти истории, Том злился, потому что нисколько им не верил, а главное, ему никак не удавалось нанять пастуха: и взрослые и мальчишки – все боялись. И Том написал в Мэтлок, в Дербишире, своему брату Ричарду Пайку – тот был парень сметливый и к тому же ничего не знал о прогулках старого сквайра.

Дик приехал, и дела пошли на лад; люди, правда, говорили, что старый сквайр, как раньше, прогуливается с тросточкой по полянам в лесу, но старик – уж не знаю почему – робел теперь, когда здесь был Дикон Пайк, подходить к коровам; он стоял поодаль, не шевелясь, будто одеревенелый, и глядел на стадо; длилось это с час, а потом старый сквайр потихоньку улетучивался, вроде дымка от догоревшего костра.

Однажды ноябрьской ночью Том Пайк и его брат Дикон (а кроме них, в доме никто не жил) лежали в большой кровати в комнате для прислуги; дом был заперт, и все засовы задвинуты.

Том устроился у стенки, и (рассказывал он мне) спать ему совсем не хотелось, словно бы на дворе был полдень. А его брат Дикон, которому досталось место с краю, спал как убитый.

Лежит Том и думает, а сам смотрит на дверь, и вот дверь медленно открывается и входит не кто‑нибудь, а сам старый сквайр Бауз, а лицо у него точь‑в‑точь такое, какое было в гробу.

У Тома аж дух занялся; глядит, глаз отвести не может, и чувствует, как волосы у него на голове встают дыбом.

Сквайр подошел к краю постели, просунул руки под Дикона, поднял парнишку – а тот все спит беспробудным сном – и таким манером вынес его за дверь.

Вот как оно представилось Тому Пайку; во всяком случае, он готов был поклясться, что все так и было.

Когда это случилось, свет, откуда бы он ни шел, разом потух, и Том не мог разглядеть даже собственных пальцев.