Когда это случилось, свет, откуда бы он ни шел, разом потух, и Том не мог разглядеть даже собственных пальцев. Ни живой ни мертвый, он пролежал в постели до рассвета.

Брат его, Дикон, и правда исчез. Вблизи дома Том никаких следов не обнаружил. С трудом уговорил он двоих‑троих соседей помочь ему обыскать лес и парк. И тут ничего.

Наконец кто‑то из них вспомнил об островке на озере. К столбу у берега была привязана небольшая лодка, и Том с товарищами сели туда, хотя и не очень‑то надеялись найти Дика на острове. И все же они его нашли: он сидел под большущим ясенем, напрочь потерявший рассудок, и на все вопросы выкрикивал одно: «Бауз, дьявол! Вот он, смотри, смотри: Бауз, дьявол!» Он сделался умалишенным и будет таким, покуда Господь не изменит все сущее. С тех пор ни разу никто не смог уговорить его провести ночь под крышей. Он бродит от одного жилища к другому, пока не стемнеет, и никому из соседей не приходит в голову запереть этого безобидного дурачка в работный дом. А после заката народ не любит его встречать: считают, что, где он, там неподалеку может затаиться и кое‑кто похуже.

За рассказом Тома последовало молчание. Мы были вдвоем в большой комнате, я сидел у раскрытого окна и смотрел наружу, в ночную темень. Мне представилось, что там движется какое‑то белое пятно; послышалось тихое бормотание, которое перешло в резкие крики: «Хо‑о‑о‑о! Бауз, дьявол! У тебя за спиной. Хо‑о‑о‑о! Ха! Ха!» Я вскочил и в свете свечи, которую поднес к окну Том, увидел дикие глаза и бессмысленное лицо дурачка, и тут же сумасшедший, повинуясь внезапному капризу, отступил; при этом он шептал что‑то себе под нос, хихикал и рассматривал кончики своих длинных пальцев, вытянув их перед собой, словно руку‑амулет.

Том опустил оконную раму. История была окончена, эпилог – тоже. Признаюсь, я вздохнул с облегчением, заслышав несколькими минутами позже стук лошадиных копыт во дворе; еще радостнее мне стало, когда я, после сердечного прощания с Томом, сидел в карете и от заброшенного дома в Баруайке меня отделяла уже целая миля.