«Господи, что за чушь лезет в голову! – оборвала свои мысли Лола. – Слава Богу, у меня мальчик и в подоле щенков не принесет!»

– Так вот, Тане не было еще и десяти лет, когда случилась революция. Ее юность пришлась на двадцатые годы. Она очень прониклась идеологией большевизма, вступила даже в комсомол. Училась, правда, она хорошо, все ей легко давалось. Бабушка очень хотела, чтобы она поступила в университет, но Татьяна после школы по путевке комсомола попала в ЧК. Можете себе представить – в нашей семье – чекист! Это при том, что очень многих бабушкиных знакомых тогда, в то тяжелое и жестокое время – ну… вы понимаете… Хотя что вы можете понимать, – вздохнула старушка, – вы ведь такая молодая…

Лоле стало скучно. Она злилась на Маркиза за то, что заставил ее тащиться на Пушкарскую улицу и выслушивать бредни выжившей из ума старухи. Она злилась на австралийского Билла Лоусона, которому втемяшилось в голову разыскать русских родственников. На фига вообще это нужно! Кому и когда была от родственников польза! Они сползаются только на свадьбы и похороны. Лола уверена, что если, не дай Бог, старуха, сидящая перед ней, завтра окочурится, тут же на свет Божий выползут десятки родственников! Кстати, нужно будет иметь эту мысль в виду на крайний случай.

Еще Лола злилась на Лангмана за то, что подсунул им такую работенку, и на себя за то, что не сумела от нее отвертеться.

– Короче говоря, в семье был жуткий скандал! – как ни в чем не бывало продолжала старуха свой рассказ. – Мама говорит, что она единственный раз в жизни видела бабушку в такой ярости. Но у Татьяны, как я уже говорила, был твердый характер. Если она вбила что-то себе в голову, то никто, даже родная мать, не мог ее остановить!

– И как же она поступила?

– Разумеется, она ушла из дома. А потом вообще уехала из Ленинграда. Было это в двадцать седьмом году, ее послали в Среднюю Азию усмирять остатки басмачей. Письма приходили очень редко, она прислала только одну фотографию – в кожанке и с револьвером. Потом началась ликвидация кулачества, мама с бабушкой читали в газетах ужасные вещи. От Татьяны приходило несколько строчек раз в полгода – жива-здорова, и все. Но по обратному адресу бабушка поняла, что Таня на Украине. Дальше письма вообще перестали приходить, а потом, уже после моего рождения, году в тридцать пятом, только я, разумеется, этого не помню, вдруг пришло большое письмо о том, что у Тани родилась дочка.

– Да что вы говорите? – обрадовалась Лола, чуть не заснувшая от бесконечных воспоминаний старухи. – Значит, у вас есть двоюродная сестра?

– В том-то и дело, что нет, – огорчила ее Елизавета Константиновна. – Но я уж по порядку.

«О Господи! – мысленно вздохнула Лола. – Убью Леньку!»

– Татьяна написала, что родила дочку и живет теперь в маленьком городке Улыбине у матери своего мужа. Где муж, кто такой, не написала, только имя – Куренцов Павел. Девочку назвали Ларисой. И адрес был обратный в письме, на имя Алевтины Егоровны Куренцовой.

– Ну и память у вас, – польстила Лола, – так давно все это было, а вы все помните…

– Это, милая, история семьи, – наставительно ответила старуха, – это надо помнить. Вот так, а в тридцать седьмом году бабушку вызвали в НКВД. И очень грубо спрашивали, что она знает о своей дочери Татьяне. Бабушка твердо отвечала, что ничего не знает, что ни разу с двадцать седьмого года не видела дочь и понятия не имеет, где та сейчас. А сама по некоторым недомолвкам поняла, что Татьяну арестовали.