- Что я должен делать? - спросил Виткевич.

- Следовать за нами, - ответил старший мюрид эмира Джелали.

Когда Виткевич оделся и пошел следом за Давля-том к коням, Джелали подбежал к кровати и положил одеяло так, как будто человек спал, укрывшись с головой. После этого он распахнул окна и побежал следом за всеми. 4

- Куда же мы все-таки едем? - не выдержал Виткевич.

Они уже проскакали никак не меньше пятнадцати верст. Природа становилась все глуше, и даже начинавшийся рассвет не делал ее веселей: мрачные скалы налезали со всех сторон, словно стараясь раздавить путников.

Джелали повернул к Виткевичу разгоряченное лицо и засмеялся.

- Мы едем на охоту. Ловить архара.

Светало все более и более. В небе еще тлели звезды, а горы уже приняли дневные очертания и стали из черных серо-коричневыми. С Гиндукуша поползли огромные снеговые тучи. С каждой минутой вокруг рождались все новые и новые звуки. То, мягко шурша атласными крыльями, пролетала стайка голубых горных голубей, то жужжал шмель, торопившийся дожить последние дни своей недолгой жизни, то где-то наверху осыпались камни: звери возвращались с водопоя.

Виткевич пожалел, что не знал музыки; на глазах рождалась изумительная, тонко звенящая мелодия утра.

Облака из белых становились ярко-красными, потом снова белыми, все вокруг оживало, и, ослепляя брызгами своих лучей, из-за гор выползло багряное, улыбающееся солнце. Пришло утро.

- Ну вот и все, - сказал Джелали, - приехали.

По склонам гор, непонятно как прицепившись к выступам серых скал, стояли домики, сделанные из коричневой глины, с узкими бойницами окон. На плоских крышах лежали сушеные фрукты, и от этого в селении стоял чуть горький запах. По улице, которая начиналась высоко в горах и спускалась вниз по ущелью, весело звеня, несся голубой поток.

- Ты будешь жить у Фатех-джана два дня, - сказал Джелали, обернувшись к Виткевичу. - Это мой друг. Он делает рабабы для ашугов, которые слагают песни гордости и любви.

Фатех-джан поднялся навстречу пришедшим, обнялся с Джелали и Давлятом, внимательно посмотрел на Виткевича и жестом пригласил всех в дом.

- Он понимает наш язык, - кивнул Джелали на Ивана, - и любит слушать наши песни. Фатех-джан улыбнулся:

- Друг моего друга, понимающий мой язык, вдвойне дорог сердцу.

- Мы уезжаем, Фатех-джан. Нам надо торопиться в Кабул, - сказал Джелали.

- Гостю будет хорошо у нас, - ответил Фатех-джан, - он уйдет в горы вместе с Вахедом и Абдулали ловить архара. Когда он вернется, пройдет день или два...

- Вот как раз через два дня он может вернуться в Кабул.

Попрощавшись, Джелали и Давлят вскочили в седла и через минуту скрылись из глаз, лихо свернув па всем скаку за выступ скалы, чем-то напоминавшей суровое лицо великана.

Через три часа, отдохнув после дороги под раскидистой тенью тутовника, Виткевич ушел в горы. Вместе с ним пошли Вахед и Абдулали. Фатех-джан долго стоял у ворот своего дома и смотрел вслед уходившим, которые с каждой минутой становились все меньше и меньше: воздух в горах настолько прозрачен, что люди растворяются в нем быстро необычайно.

Ловцы поднимались высоко в горы, ловко перепрыгивая через ручьи, которых здесь было великое множество. Синие, зеленые, бурые - они, казалось, были кем-то заботливо подобраны по цвету, чтобы нее вокруг стало еще прекрасней и суровей.

В одном месте шедший впереди Вахед остановился: прямо перед ним, поднявшись на хвост, замерла гюрза. Маленькие глаза ее точками уставились в колени охотника. Вахед стремительно поднял ногу, так же стремительно опустил ее, и голова змеи оказалась у него под каблуком. Он нагнулся, завязал хвост гюрзы узлом, поднял ее над головой и, раскрутив, с размаху ударил о камень. Потом, как будто ничего и не произошло, бросил змею в поток.

Крутые подъемы чередовались с сыпучими спусками. Растянувшись в цепочку, поддерживая друг друга, охотники забирались все дальше и дальше.