Уже под вечер они оказались в маленькой, затерянной среди гор лощине. Со всех сторон громоздились огромные скалы. Внизу, скрытый в кустарниках, журчал ручей.

- Мы пойдем ставить сети, - сказал Вахед, - жди нас здесь.

- Может быть, я пойду с вами? - спросил Иван.

- Не надо. Тебе следует сохранить силы для завтрашней охоты.

Афганцы ушли. Иван остался один на небольшой площадке, образовавшейся после недавнего землетрясения. Внизу - небольшой обрыв, позади - камни. Место это, как объяснил Вахед, хорошо укрыто не только от ветра, но и от хищников барсов, волков, а может быть, и тигров.

"Что бы все это могло значить?" - подумал Иван.

За время своего пребывания в Афганистане он привык верить пуштунам, но все происшедшее с ним было непонятно и загадочно.

"Может быть, мне следовало бы сначала к эмиру в крепость съездить? Или нет?"

Ослепительно раскаленный после дневной работы, чуть колеблющийся диск солнца начал медленно опускаться. В его прозрачном свете стали особенно рельефными острые вершины гор. Вокруг застыла мертвая тишина, изредка прорезавшаяся посвистом неведомой птицы. Птица кричала то жалобно, то резко, хищно.

Лучи солнца нехотя уползали за вершины. Происходила погоня: светлое уходило, наступало серовато-синее, сумеречное. Пролетели две горные курочки, и наступила полная, мрачная тишина. Такая тишина, которая может быть только в горах, за многие десятки верст от человеческого жилья.

Изредка налетал ветерок и, заигрывая с деревьями, срывал желтые листья, уносил их вверх, в небо для того, чтобы, поиграв там с ними немного, швырнуть на остывающие камни.

Иван вздохнул. Пришло тоскливое чувство одиночества и затерянности. Кругом молчаливые горы. Высоко над головой - равнодушное в своей могучей красоте небо.

"Предчувствие? - подумал Виткевич. - Неужели предчувствие? Странствователь по землям далеким - и вдруг вера в предчувствия?"

Он огляделся. То, что Иван увидел, было так страшно, что он даже зажмурился; снизу по тропинке шел тигр, осторожно ступая по камням мягкими подушечками больших своих лап. 5

Фатех-джан обнял деревце и прижался к стволу ухом. "Из этого зардалю [Персиковое дерево (афг.)] получится хороший рабаб", - решил он и постучал пальцем по стволу: Фатех-джану нравилось слышать себя в дереве. Он верил, что после смерти перевоплотится в тутовник.

- Хы, - сказал он Давлетманду, который принес дерево через час после ухода Виткевича в горы, - хы, я возьму его за семь рупий.

- Хы, - согласился Давлетманд, - возьми.

Когда он ушел, Фатех-джан положил деревце на верстак и очистил от коры и сучьев. Потом он пошел к воротам - здесь всегда было много солнца- и начал рыть яму. Земля была теплая, сухая. Фатех-джан принес деревце, осторожно опустил его в яму и засыпал землей. Это место он полил водой из бурдюка: солнце, земля и вода рождают песню. Здесь деревце будет лежать дней десять. Ствол станет мягче, но сердцевина, сокровенная суть всего живого, окрепнет.

Фатех-джан отнес бурдюк на женскую половину и вернулся в мастерскую. Взял в руки только вчера вырезанный рабаб и, прижав его одним концом к верстаку, а другим к груди, начал осторожно полировать грани деки куском сухого гранатового дерева.

Люди говорили, будто Морад Вали из Кандагара полирует зардалю и тутовник куском железа. "Это железо называется напильник, - пояснял Морад Вали, - я купил его в Кабуле по сходной цене у Мирвейса, лавка которого рядом с мастерской Гуль Моманда".

"Разве можно дерево, которое рождает песню, полировать железом? удивлялся Фатех-джан. - Ведь песня уйдет из такого дерева..."

Мурлыча песню, он размеренно, до тепла, натирал рабаб куском граната. Поработав час, вынес его на улицу и положил под лучи солнца.

Вечером прибежал маленький Исхак, сын Наири.

- Фатех-джан, о Фатех-джан! - закричал он с улицы.