Обращаясь к Гопкинсу: "Для нас вот что главное: в смертельных опасностях, которые нас, французов, подстерегают с начала века, у нас не сложилось впечатления, что Соединенные Штаты связывают свою судьбу с судьбой Франции, что они желают видеть ее великой и сильной, что они сделали все, что могли, чтобы помочь ей быть такой".

Де Голль заявил, что решения "тройки", не согласованные с Парижем, будут неприемлемы для Франции.

В январе 1945 года произошла утечка атомной информации, которая потенциально могла увеличить значимость Франции в союзной, дипломатии Рузвельта. Один из французских физиков - Ханс фон Хальбан, участвовавший в канадской секции манхеттенского проекта, выехал (вопреки всем усилиям генерала Гроувза) во Францию, где виделся с П. Жолио-Кюри. Теперь Рузвельт не исключал того, что де Голль будет требовать от него права участия Франции в манхеттенском проекте. Тогда американцам было бы сложнее использовать атомное оружие в дипломатических усилиях против СССР.

В противодействии американскому курсу де Голль полагался на англичан, думавших о западноевропейском противостоянии США. Английское влияние сказалось на встрече американского и британского лидеров в преддверии Ялты, на двусторонней Мальтийской конференции. Здесь было решено, что Франция получит зону оккупации в Германии. Подобным же образом Черчилль и Иден высказались за предоставление Франции прав решения германского вопроса и в Ялте.

Возможно, в эти дни Рузвельт достиг последней ступени своих физических возможностей. Объективные наблюдатели (Ф. Перкинс и некоторые другие) отмечали, что костюмы стали велики президенту, его лицо заострилось, глаза запали. И те же наблюдатели говорят, что президент был в хорошей эмоциональной форме, он был весел и даже беззаботен.

Многие запомнили слова своего президента, сказанные в день последней инаугурации: "Мы, американцы, сегодня вместе с нашими союзниками проходим период чрезвычайного испытания... Если мы пройдем это испытание - успешно и с честью - мы решим задачу исторического значения... Я помню, как мой учитель, доктор Пибоди, говорил - в дни, которые сейчас кажутся нам спокойными и безмятежными: "Дела в жизни не всегда идут гладко. Иногда мы возносимся до небес - а затем все меняется и мы устремляемся вниз. Главное, что следует запомнить, это то, что развитие самой цивилизации всегда идет вверх; что линия, проведенная через пики и падения столетий, всегда будет направлена вверх" ...И сегодня в этом военном 1945 году мы, заплатив страшную цену, должны извлечь урок. Мы знаем теперь, что не можем жить отчужденно в мире; что наше собственное благосостояние зависит от благосостояния других наций, расположенных далеко от нас. Мы извлекли урок, что должны жить как люди, а не как страусы и не как собаки в укрытии. Мы научились быть гражданами мира, членами человеческого сообщества. Мы научились простой истине, выраженной Эмерсоном: "Единственный способ иметь друга - быть им". Мы не получим продолжительного мира, если будем относиться к другим с подозрением и недоверием - или со страхом. Мы можем преуспеть только в том случае, если мы будем относиться к другим с пониманием, и доверием, и мужеством, которое питается убеждением".

Многое теперь зависело и от самого президента. Крымская конференция, на которую он направился, получила название "Аргонавт". Неистощимый Черчилль придумал это название, полагая, что они с Рузвельтом отправляются на черноморские берега за золотым руном. Рузвельт ответил в Лондон согласием: "Вы и я - прямые наследники аргонавтов".

Беседуя с президентом накануне его отбытия в Крым, военный министр Г. Стимсон говорил о своем беспокойстве по поводу эффекта, который произведет на Советский Союз информация о создаваемой в США атомной бомбе. И все же оба твердо решили не сообщать своим основным союзникам об этом оружии.

Стратегия Рузвельта была весьма непростой.