Перед глазами плыли радужные круги, сердце колотилось где-то в горле, и болело, и горело, но он заставлял себя бежать.

– Дядя Витя… ой, Виктор Николаевич! Вам плохо? Вы посидите, отдохните, а потом уже пойдём. Вы такой красный, как варёный рак. Мы с бабушкой варили, с укропом, вкусная. Да вы садитесь!

Следователь генпрокуратуры был бесцеремонно усажен на землю. Алла примостилась рядом и сказала бабушкиным голосом: «Вот и ладно. Посидите чуток, а то «скорую» вызывать придётся, как моей бабушке, на собрании. Идти-то далеко ещё…»

А говорили, что она в коррекционной школе учится, для дураков. А рассуждает как взрослая, подумал Фомушкин. И отвернувшись, незаметно стер со щеки слезу. Но Алла заметила. Она вдруг прониклась доверием к Аниному отцу, который вчера был жестоким и страшным, а сейчас выглядел потерянным и несчастным. Алла разглядела дрожащие губы и слезинки в уголках серых глаз, таких же, как у Ани.

– Вы не плачьте, Аня жива, и ничего у неё не болит… Я дорогу знаю. Сначала вырубка будет, мы там землянику собирали, а за вырубкой волшебная ель, а под елью шалаш, в нём желания исполняются. А ещё мы бревно прикатили, большое. Это наше место, мы часто ходим… ходили, – рассказывала Аллочка, доверчиво вложив прохладную ладошку в широкую ладонь Виктора Николаевича, которого она больше не боялась. До неё вдруг дошло, что Аня не вернулась домой, просидела всю ночь в шалаше. И утром не пришла. И обедать не пришла. Как же ей было страшно, одной! А домой идти ещё страшнее.

Алле стало горько, как никогда в её девятилетней жизни: она съела вкусный ужин, спала в теплой постели, и Роза тоже спала – у себя дома. А Аня осталась в лесу, совсем одна, на всю ночь!

– Мы с Розой не хотели её отпускать, а она убежала. Она быстро бегает, не догонишь… Там дальше тропинка на две разделится, волшебная ель налево, она большая такая, самая красивая. Там близко.

Виктор Николаевич отпустил её руку и легонько подтолкнул в спину:

– Дальше мы с Аглаей сами… А ты беги к бабушке. И спасибо тебе! – крикнул ей вслед Фомушкин.

Сколько раз они проходили мимо этой ели, кричали до хрипоты, умоляя Аню откликнуться… Виктор Николаевич осторожно раздвинул еловые лапы. Аня равнодушно взглянула на отца и уронила на колени голову. Виктор Николаевич крепко взял дочь за руку и повел по тропинке к дому.

* * *

Алла неслась через вырубку по прямой, не разбирая дороги. Долго искала дыру в изгороди, проклиная себя за глупость: если бы шла по тропинке, не бегала бы сейчас как собачонка, отыскивая лаз. Удержавшись от желания напиться воды из Птичьего пруда, она побежала к Бариноковым, задыхаясь и облизывая сухие губы. Распахнула дверь, загнанно выдохнула «Здрас… Миль-Фран…» и кинулась по лестнице наверх.

Через минуту железные ступеньки загрохотали от ударов: две пары сандалий простучали по ним лошадиными копытами.

– Was ist los? (немецк.: что случилось?) Куда вы, как оглашенные? Завтрак на столе, поешьте, потом пойдёте.

– Ба, извини, мы потом поедим. Там Аня!

– Нашлась беглянка?

– Она и не терялась, она в шалаше сидела. За ней её папа пошел, и Аглая с ним. Алка, дубина дубовая, всё им рассказала, – путано объяснила Роза.

– Ничего я не дубина, это ты дубина. Сидишь тут… а Анькины папа с мамой плачут, я сама видела! И Анька тоже плачет! – вскинулась Аллочка.

– Девочки, девочки! Это что за слова такие?

– А как мне её называть?– упорствовала Роза. – Ну, скажи, ба? Как мне её называть, если она Аньку выдала?

Ответить Эмилия Францевна не успела.