– Смягчающих обстоятельств более чем, на сто пятьдесят восьмую не тянет (Уголовный кодекс РФ, статья 158 «Кража»), это семь двадцать семь КоАП, мелкая кража (Кодекс РФ об административных правонарушениях, статья 7.27 «Мелкое хищение»), административный арест на срок до пятнадцати суток либо обязательные работы на срок до пятидесяти часов. А вы больше отработали. И следовательно, Пилипенкам ничего не должны.

Тэ-эээк… Что мы имеем? Эксплуатацию детского труда до четырнадцати лет. А это уголовно наказуемо, это статья. Так чья была идея?

– Алла картошку нашла, за черёмухами. А я очень кушать хотела, а домой не хотела, ещё семи не было, я и согласилась копать. А Роза не хотела… то есть, копать не хотела, а есть она тоже хотела. И Аллочка. Мы все хотели… – запуталась в «признательных показаниях» Аня.

Виктор Николаевич Фомушкин, следователь генпрокуратуры с приличным стажем и длинным послужным списком, явственно ощутил, как мозговые извилины в его голове вздрогнули и недоумённо переглянулись. В таких неординарных случаях выход один – сбить своего «визави» с толку.

– I don't claim to know what you're going through but whatever it is, it's not worth dying for.

– А я хотела… – чуть слышно ответила Аня. – И домой не пошла, с Аллочкой. Она… она котлеты принесла.

Сбить с толку не получилось.

Виктор Николаевич с опозданием сообразил, что сморозил несуразное: «Я не утверждаю, что понимаю, каково тебе было, но чтобы там ни было, умирать не стоит» /Брэдфорд/.

– Даже если ты инициатор… Что ж ты мне не рассказала, я же следак! Какой-никакой, а с юридическим образованием. Вот же сукины дети, опэгэ нашли (ОПГ – организованная преступная группировка), судилище устроили детям. Это ещё разобраться надо, кого надо судить и за что. Сто пятидесятая УК налицо (уголовный кодекс РФ, статья 150 об эксплуатации детского труда), восемь-восемь КоАП налицо (Кодекс РФ об административных правонарушениях, статья 8.8. о нецелевом использовании земельных участков) – перечислял Фомушкин, загибая пальцы. – Ничего, дочка, мы им перцу под хвост насыплем.

– Восемь-восемь это что?

– Восемь-восемь это статья, дочка. Самозахват земли частным лицом.

– Ничего они не захватывали, они картошку посадили. И черёмухи не рубили, только кусты. Это общая земля, значит, и их тоже. У них участок четыре сотки, а взносы платят такие же, как все, и целевые – как все, – резонно возразила отцу Аня. – Пап… не надо их судить, ладно?

Виктор Николаевич, не ожидавший такого от дочери, резко сменил тему.

– Я что сказать хотел… Ты виновата, все трое виноваты, и ты об этом знаешь. А за поступки надо отвечать, а не в лес убегать, как заяц. Неужели ты подумала, что мы с мамой тебя не защитим? Мы чуть с ума не сошли, пока тебя искали! Всё СНТ на уши поставили!

– Она мне не мама, – перебила отца Аня. – Она мне никто. Вырасту и уйду от вас. И вам не надо будет меня защищать.

– Оба-на! Не мама. А кто же она тебе, мачеха что ли? Мачеха бы по тебе не плакала, убежала и ладно, пусть её там волки съедят. А у Аглаи с сердцем плохо стало, да и меня, честно сказать, прихватило, чуть не умер.

– Better would die, – прошептала Аня. И заплакала, уткнувшись лицом в колени. Отец попытался поднять её на ноги, но Аня вцепилась руками в шведскую стенку и замотала головой:

– Пусти! Не трогай меня! Ненавижу вас! Вы меня не любите, ты и мама!

Виктор Николаевич опешил, но не обиделся.