Фомушкин говорил с дочерью мягким доверительным тоном, забывая о том, что она прочитала всю имеющуюся в их доме юридическую литературу от корки до корки. Видя в следователе человека, переживающего вместе с ним, обвиняемый проникается к нему доверием и идёт на контакт. По механизму зеркальности допрашиваемый "заражается" эмоциональным состоянием следователя. Аня об этом читала. Контакта не будет, на работе у себя контакты будешь устанавливать.

Аня подняла на отца глаза и ровным голосом (тон следователя должен быть эмоционально спокойным) твёрдо выговорила: «Замылин, Тактико-психологическое основы допроса в конфликтной ситуации. Исаева, Тактические особенности допроса женщин. Авторефераты диссертаций».

Виктор Николаевич замолчал, остановившись «на скаку». У него есть четыре секунды, дольше паузу держать нельзя. Контакта не будет, вину «обвиняемая» признала, «следователь» ей не нужен, нужен адвокат. Фомушкин улыбнулся. Они с Аглаей уже всё решили. Такой подарок Ане и не снился. Сейчас бросится на шею… или хоть спасибо скажет.

– Осенью в Англию поедешь, в колледж. Нечего тебе здесь делать, нашла, понимаешь, компанию… Нечего тебе с ними. Я об этом позабочусь, дочь.

На шею отцу она не бросилась. Не поблагодарила даже. Ничего, ничего. Это просто реакция на стресс, завтра будет прыгать от радости и вещи собирать. – думал Фомушкин.

Ишь, заботливый, – неприязненно думала Аня. – и наказывать не стал, хотя есть за что, и в Англию отправит… А меня ты спросил?! Не нужна мне твоя Англия, как я там одна буду, ни подружек, никого.

Аня не обиделась на отца за пощёчину, хотя щека болела и горела до сих пор. Пощёчина заработана честно. Она обиделась за его равнодушный тон, за наигранное веселье, за… Он даже не понял, как ей плохо, как больно, и не хочется жить. За калитку теперь не высунешься, все на неё пальцем показывать будут – смотри, смотри! вон воровка пошла…

А почему собственно ей не поехать в эту Англию, с её почти свободным английским? Там её никто не будет любить, но ведь и здесь не любят. Аглая не в счёт, Ане она чужая. Хорошая, заботливая, но чужая. И забота – чужая, равнодушная. Аглая не в счёт. А отец… Он даже не спросил, не замёрзла ли она, ночью, в сарафанчике… Потому что ему всё равно.

С холодом Аня смирилась, стерпелась, а вот со страхом совладать не могла. Она устала бояться – одна, в чёрной пугающей тишине «волшебного» шалаша, который ночью вовсе не казался надёжным убежищем, ведь кто угодно может раздвинуть еловые ветки и войти…

В шуршащей и шепчущей лесной тишине ей чудились чьи-то шаги, сначала едва различимые, потом всё ближе, ближе… Обмирая от страха и сжавшись в комочек, Аня ждала утра – которое ничего не изменит, ничего не исправит, оставит всё как есть. Утром съела Аллочкину котлету.

Алла прибежала к ней поздно вечером, когда тропинка через вырубку утонула в серых сумерках, а в лесу совсем стемнело. Выложила перед изумлённой Аней пряники и котлету, за которую Алла извинилась, что холодная, и ёжась от ночного холодка, долго уговаривала её вернуться и переночевать у них с бабушкой.

Она не вернётся, останется под волшебной елью, под которой сбываются желания. Будет собирать ягоды и орехи, а потом… Аня не успела додумать, заснула, вытянувшись на рыжей хвое, пахнущей ёлкой и новым годом. И не слышала, как кричали Аглая с отцом, которые прошли мимо елового шалаша, не заметив его. Аглая даже споткнулась о ветку.

…Отец всё говорил и говорил – что он всё понимает, что надо это пережить и что он ей поможет с этим справиться.