Пожалуйста, простите меня за наглость и неблагодарность! Меня плохо воспитали.
Любящая Вас Джуди АББОТ.
Больница, 4 апреля.
Дорогой длинноногий дядюшка!
Вчера в сумерках, когда я сидела, смотрела на дождь и страшно тосковала, вошла сестрица с большой белой посылкой на мое имя, а там лежали прелестнейшие розовые бутоны. Еще прелестней было то, что там лежала и карточка с очень любезным посланием (почерк — странный, с обратным наклоном, но очень решительный).
Благодарю Вас тысячу раз! Ваши цветы — первый настоящий подарок за всю мою жизнь. Если хотите знать, какой я еще ребенок — пожалуйста: я легла ничком и плакала от счастья.
Теперь, когда я знаю, что Вы читаете мои письма, я буду стараться, чтобы они были интересными, по крайней мере, такими, чтобы их стоило перевязать розовой ленточкой и держать в несгораемом шкафу. Только, пожалуйста, выньте то, ужасное, и сожгите. Иначе я все буду бояться, что Вы его перечитаете.
Благодарю Вас за то, что Вы обрадовали больную, несчастную первокурсницу. Может быть, у Вас масса родственников и друзей и Вы не знаете, что значит быть одинокой. А я знаю.
До свиданья. Обещаю никогда не поступать гак скверно — теперь я верю, что Вы на самом деле есть. Обещаю никогда не надоедать Вам вопросами.
Вы все еще ненавидите девочек?
Ваша Джуди.
Восьмой час вечера. Понедельник.
Дорогой длинноногий дядюшка! Надеюсь, Вы не тот попечитель, который сел на жабу? Говорят, она так и лопнула; видимо — он толще Вас.
Помните, в приюте, перед подвальными окнами, были такие выемки с решеткой? Весной, когда начинался жабий сезон, мы ловили жаб и держали их там. Иногда они забирались в подвал, в прачечную, и вызывали приятное оживление. Нас строго наказывали, но мы не сдавались.
И вот, однажды… не хочу утомлять Вас подробностями, скажу только, что большая, прекрасная, увесистая жаба оказалась в одном из кресел, которые стоят в попечительской комнате, а в этот день как раз было заседание… Наверное, Вы тоже пришли и все сами знаете?
Бесстрастно озирая прошлое, должна признать, что наказание было вполне заслуженным.
Сама не пойму, с чего я развспоминалась? Наверное, весна, и первые жабы пробудили былую страсть. Но жаб собирать я не стану, ведь здесь это не запрещено.
После церкви, в четверг.
Как Вы думаете, какая моя любимая книга? (Сейчас ведь я меняю мнение каждый третий день). «Грозовой перевал». Эмилия Бронте была совсем молоденькой, когда это написала, и ничего не видела, кроме кладбища в Хэворте. Она ни одного мужчины не видела — как же она могла вообразить человека вроде Хитклифа?
Я бы не могла, а ведь я тоже молода и ничего не видела, кроме приюта Джона Грайера, — значит, шансы одинаковые. Иногда на меня нападает ужас: а вдруг я — не гений. Будете Вы разочарованы, если из меня не выйдет великой писательницы? Весной, когда все так красиво и зелено, меня подмывает забросить уроки и убежать на простор. Сколько там приключений! Гораздо приятнее пережить что-то, чем описать.
— У-а!!!
Это кричат Салли, Джулия и даже старшая, а крик вызван отвратительной сороконожкой. Когда я кончила последнюю фразу и думала, о чем бы еще написать — плюх! — она упала с потолка рядом со мной. Я опрокинула две чашки чая, отскакивая в сторону. Салли придавила ее моей головной щеткой, к которой я больше не притронусь, и убила передний конец, но двадцать задних ног скрылись под письменным столом. Это здание очень старое, оно увито плющом, а потому кишит сороконожками. Отвратительные твари. Я скорее согласилась бы увидеть тигра под кроватью.
Пятница, 9.30 вечера.
Сколько было неприятностей! Я не слыхала утреннего звонка, потом оборвала шнурок от ботинка, когда торопилась одеться, потом запонка от воротничка упала куда-то внутрь. Я опоздала к завтраку и на первый урок. |