— Ну, разумеется, дорогой мой, нет ничего легче.

Молчание миссис Пэкс становилось неприличным. Она позвонила слугам, велела принести оранжад и печенье. Шалон начал прощупывать гостей, — для полноты счастья ему нужны были конкретные высказывания.

— Что вы думаете об образе Алисы?

— Очень хорош! — сказал Бельтара.

— Не правда ли, мне удалась сцена примирения?

— Это лучший эпизод книги, — сказал Бельтара.

— О нет! — возразил Шалон. — Совсем нет. Самый лучший — это момент встречи Джорджаны с Сильвио.

— Ты прав, — согласился Бельтара, — эта сцена еще сильнее.

Миссис Пэкс отвела меня в сторону.

— Прошу вас, — сказала она, — будьте со мной откровенны. Ведь это жалкий, смешной лепет, не правда ли? Совсем-совсем безнадежный?

Я утвердительно кивнул головой.

— Как же это могло случиться? — продолжала она. — Если бы только я могла подумать… Но он казался таким умницей…

— Он и есть умница, дорогая миссис Пэкс. Талант писателя и светское остроумие — разные вещи. Но ошибиться тут немудрено.

— No, no, it’s unforgivable!.. А главное, нельзя допустить, чтобы книга вышла в свет. После всего, что я о ней говорила… Надо сказать ему, что это чушь, не правда ли, что это просто срам?

— Погодите, умоляю вас. Вы не представляете себе, какую рану вы ему нанесете. Завтра, встретясь с ним с глазу на глаз, я постараюсь объяснить ему все. Но сегодня пощадите его. Уверяю вас, иначе нельзя.

Назавтра, как только я попытался подвергнуть критике какую-то деталь его книги, Шалон встретил мое деликатное и робкое замечание с таким негодующим высокомерием, я почувствовал в нем такую болезненную настороженность, что мужество тут же покинуло меня. Долгий опыт убедил меня в полной бесплодности подобных попыток. К чему лишний раз представлять известную сцену из «Мизантропа» (акт I, явление 2-е)? Я знал, что в ответ услышу неизменное в таких случаях: «А я утверждаю, что стихи мои очень хороши», и у меня недостанет жестокости дать на это правдивый ответ. Разумнее было сразу же отступить. Уходя, я взял рукопись и тут же отнес своему издателю, которому я ее вручил, сказав лишь, что это книга Шалона.

— В самом деле? — переспросил он. — Это книга Шалона? Я просто в восторге, что получу ее. Я уже столько слышал о ней. Очень признателен вам, дорогой друг, что вы вспомнили обо мне. Как вы думаете, может быть, сразу предложить ему контракт на десять лет вперед?

Я посоветовал немного с этим повременить. У меня еще теплилась слабая надежда, что он прочитает книгу и откажется ее издавать. Но вы ведь все знаете, как делаются такие дела. Наши имена — мое и Шалона — служили издателю поручительством, и он отправил рукопись в набор, даже не просмотрев ее. Эта весть утешила Шалона, огорченного поведением своей покровительницы.

Миссис Пэкс три дня дожидалась результата моих усилий. Когда же она узнала, чем кончилось дело, то, как честная и неподкупная протестантка, сурово отчитала меня за малодушие, Шалону же написала сухое письмо, которое он на следующий день с удивлением и негодованием показал нам. Он долго искал причину, которая могла бы послужить объяснением столь вопиющей несправедливости со стороны Глэдис. В конце концов он остановился на одной версии, совершенно абсурдной, но избавлявшей его от унижения. Он вообразил, будто Глэдис Пэкс узнала себя в чуть-чуть смешной англичанке, выведенной в его книге. После этого он вновь обрел прежнюю безмятежную ясность и больше о Глэдис не вспоминал.

Спустя три месяца книга вышла в свет.