Еще я читал в каком-то романе другого автора <зачеркн.: Б. Пильняка>, что Маркс не понял самого главного и ошибся, построив свою систему на одной еде, потому что инстинкт размножения — фактор не менее важный, чем голод. Вспомнив еще несколько современных произведений, напр., Никитина, описывающего подробно процесс рукоблудия, я решаюсь сказать, что у молодых авторов эротическое чувство упало до небывалых в русской литературе низов, и вспомнилась мне большая дорога нашей печальной страны, и по дороге едет обоз, впереди на солнце блестят кресты церквей, звонят к обедне; не пропустили мужики звона, перекрестились, но и заметили, что из города навстречу им бежит собачья свадьба, и один сказал: «Вот кобели за сукой, а мы, братцы, за какою сукой бежим?»

Правда, я спрашиваю вас, братья писатели, за какою мы сукой бежим?

Посмотрите на человека, он срывает с земли ароматный простой цветок и подает его своей возлюбленной, царь Давид пляшет, Соломон поет Песню песней, и страницы Вечной книги наполнены благоговейной связью умноженного, как песок, поколений семени Авраама.

Почему же вы, молодые русские писатели, дети революции, вчера носившие на своей спине мешки с картошкой и ржаной мукой, бежите, уткнув носы в зад, как животные в своих свадьбах.

И вы, положившие свою душу на проповедь учения Маркса в России, почему вы только грозитесь закрепить, а не войдете внутрь дела и оттуда не разъясните невеждам, что Маркс вовсе не был так глуп, как думает Б. Пильняк, и не одним только половым <2 нрзб.> русская революция, если взять ее <1 нрзб.>.

Вот что я думаю: конечно, жизнь наша движется по волнам эроса, но сила этого эроса тем больше, чем меньше мы о нем думаем. Едва ли много похоть своей жизни отдают в дань эросу, но кто размножается, <6 нрзб.> не разукрасил его поля и луга.

Попробуйте сам не смотреть в зад эросу, выбросьте даже совсем из романа женщину — и увидите, какой напряженной силой целомудренного эроса будут дышать ваши страницы романов без женщин. Вот так вы и на «Капитал» посмотрите с этой точки зрения, прочитайте его еще раз внимательно — и увидите, в какие священные чугунные стопудовые гири тут собрано семя Авраамово.

Не знаю только, можно ли это видеть без практики? Я видел это в юности, когда увлекался марксизмом до полного самопожертвования. Замечательно, что все мои товарищи, читавшие с рабочими по десяти раз «Капитал», — люди страстные по натуре, все как бы молчаливо дали обет целомудрия, и, если сходились с женщинами, то тут же и женились, топя эрос в чувстве семейности. И еще замечательно, что наша пропаганда среди рабочих «Капитала» кончилась разгромом рабочими в Риге всех публичных домов. Вспоминаю, разбираю и думаю, что, значит, в этом видимом на поверхности интеллектуализме «Капитала» были и сексуальные проблемы внутри с культом женщины будущего.

Я знаю, что то же <не допис.>… погрузитесь, и вы найдете себя в пустыне, где нет ни жизни, ни цветов, но зато с неба смотрят на вас звезды, налитые кровью, и где-то в чугунные стопудовые гири собралось семя Авраамово.

Мутный едет Дон-Кихот на коне за своею Прекрасною Дамой, он стар, и никогда ему к ней не доехать.

Прыгает от женщины к женщине Дон-Жуан, прекрасный тем, что он то умирает, то воскресает, неустанно стремясь к погибели и презирая ее. Прекрасная Дама и ему не достанется.

Но Прекрасная Дама приходит неузнанной, неведомой никому подругой в таинственной чудесной жизни, и о ней поет, как о прошлом, поэт в минуту утраты, воскрешая ее истинный образ в наших сердцах.