Фрэнк наблюдает за ней, словно пригвожденный к месту. Необычная расцветка с разводами делает ее похожей на какое‑то сказочное существо: тигр‑призрак, чьи предки, наверное, вдохновили не одно возвышенное предание из тех, что рассказывались в джунглях вокруг костра. От одного созерцания хищницы у Фрэнка мурашки бегают по спине – хотя та всего лишь буднично пьет воду, зажмурив глаза от удовольствия. Он пытается представить себе, каково было бы оказаться рядом с ней, вдохнуть ее запах, погладить блестящую шубку и ощутить тепло и мускульную силу живущего внутри этой шубки живого зверя.

Внезапно тигрица отрывается от ручья, поднимает голову и принюхивается. Ее розовые ноздри быстро раздуваются и сужаются, раскрываются и закрываются, как парочка крошечных ртов; она задирает голову все выше и выше, будто идя по следу запаха, – пока, наконец, не останавливает взгляд на источнике этого запаха – Фрэнке.

Она смотрит на него не мигая. Он тоже смотрит ей в глаза. У нее озадаченный вид, она еще несколько раз глубоко втягивает в себя воздух, широко раздувая ноздри. Ее глаза сужаются до лазоревых миндалин. Фрэнк не шевелится.

Миг общения растягивается – он все длится, длится…

8.16

Тем временем наверху, в Зале заседаний совета директоров, Чедвик День здоровается со старшим братом Понди и младшим братом Субо, которые одновременно входят в зал. Ни тот, ни другой не удивляются, что Чедвик уже на месте (на своем «стуле машинистки» – на гладких колесиках, с регулируемой, щадящей позвоночник спинкой). Чедвик обычно раньше остальных приходит в Зал заседаний, даже если это не день его президентства: педантизм и пунктуальность – главные черты характера четвертого сына Септимуса Дня.

Чедвик спрашивает у Понди, хорошо ли тот поплавал, и старший из братьев Дней, проведя рукой по влажным еще волосам, отвечает, что было в самом деле очень приятно. Свежее утро, пар над водой в бассейне, двадцать дистанций – вместо обычных пятнадцати. Тогда Чедвик спрашивает младшего брата, Субо, хорошо ли тому спалось, и Субо, сложившись (так богомол складывает длинные лапки), чтобы сесть на свой высокий, стройный «фрэнк‑ллойд‑райтовский» стул, благодарит брата за любезное внимание и имеет удовольствие сообщить сегодняшнему президенту, что нынче ночью он почивал сладким и мирным сном.

Удовлетворившись, Чедвик вновь обращается к стоящему рядом компьютеру, который показывает ему цифры продаж в «Объединенном Консорциуме Гиндза» на час закрытия ОКГ, то есть восемь утра.

Субо плавными, деликатными движениями наливает себе в чашку жасминового чая из стоящего перед ним чайника тончайшего фарфора, затем снимает крышку со своего подноса, явив на всеобщее обозрение облупленное яйцо вкрутую, плошку с капустным салатом, простую булочку и миску жареных водорослей с тофу. Из всех братьев он, пожалуй, единственный, кто унаследовал восточную половину их смешанных кавказско‑азиатских корней. Завтрак Понди заметно обильнее и куда «западнее». Кроме литра апельсинового сока в стеклянном кувшине, Пёрч принес ему полупрожаренный ромштекс, яичницу, поджарку из рубленого мяса, четыре ломтика бекона, десятисантиметровую стопку тостов из зернового хлеба (каждый тост намазан арахисовой пастой), протеиновый коктейль с ароматом ванили и – на тот случай, если Понди не насытится, – еще миску мюсли. Неудивительно, ведь Понди – мужчина богатырского сложения. Занятия плаваньем сравняли его плечи со средней шириной дверного проема, а предобеденный теннис и вечерние тренировки в гимнастическом зале поддерживают тонус живота и ног. Каждая пора его упругой, без единого прыщика, кожи источает здоровье.

Рядом со своим помешанным на спорте братом Чедвик смотрится сгорбленным, чахлым и анемичным.