– А и правда, Александр Васильевич, – спокойно проговорила она, поливая блин вареньем, – опустили бы вас нас с Сашей в деревню. И сами видите, что девочка места себе в четырех стенах не находит, с тех пор как…

И она замолчала, испуганная.

– Ну вас к чертовой бабушке, – устало вздохнул отец, – пойду спать. И не подходи без меня к жеребцу, Саша!

Она только молча кивнула, раздосадованная и отцовским невыносимым характером, и оговоркой Изабеллы Наумовны.

Отец строго настрого запретил все упоминания о том, что Саша побывала в лечебнице канцлера. Тогда, несколько месяцев назад, она едва вошла в дом, как сразу поняла: ох тяжелы оказались для домашних пять дней ее лечения.

Повар Семенович рассказал, что сначала атаман едва не спятил, когда обнаружил, что Саша исчезла прямо с дуэли, да еще и раненая. Снарядил всех, кто квартировался на зиму в городе, на поиски, но потом пришла золотистая записка от самого канцлера, и тогда атаман окончательно сбрендил, запил, затосковал и грозился развалить Грозовую башню по кирпичику, а самого канцлера разорвать на клочки.

Записка та была сожжена в печи, и написанное осталось в тайне для всех обитателей дома, известно было только, что говорилось в ней, будто Саша в безопасности и скоро сама вернется.

И так отец крепко стиснул ее в медвежьих объятиях, стоило ей выйти из коляски, которую предоставил огромный Семен, помощник доброго лекаря, что Саша не решилась говорить ни о швах, ни о маме, ни о канцлере.

К чему теперь ворошить прошлое, рассудительно решила она, если ничего уже не изменишь. Она подождет и заведет разговор этот позже, когда отец не будет так встревожен, куда уж теперь спешить, когда Катенька Краузе мертва и никто ее не спас.

Однако несчастливая судьба доброго лекаря ужасно ее беспокоила, и Саша первым делом отказалась от всех своих потешных дуэлей, заперевшись дома затворницей и обдумывая, как бы ей встретиться с канцлером.

Не заявишься же к нему домой, велев охране распахнуть двери перед внучкой бастардом.

Если бы этот страшный и недоступный простым смертным человек хотел с Сашей увидеться лично, то уж как нибудь бы все да устроил. Поэтому она была совершенно не уверена в успехе подобной эскапады, но и отступать не собиралась.

Саша совсем уж было решилась отправиться с визитом к докучливой княжне Лопуховой, про которую лекарь говорил, что та приятельствует с канцлером, как Мария Михайловна сама явилась.

В те дни отец не отходил от Саши ни на шаг, встревоженной ястребицей кружась вокруг, что было смешно: дуэли тревожили его меньше, чем крошечное соприкосновение с канцлером. Однако безобидная старушка была допущена к Саше безо всяких препон, и они устроились пить чай в зимнем саду, между кадками с лимонами и геранями, и ветер за окном гонял осенние листья.

– Знаю, милая, все знаю, – княжна Лопухова по свойски похлопала Сашу по руке, ее старомодные букли покачивались. У Марии Михайловны была такая тонкая кожа, какая бывает только в глубокой старости, но держалась она бодро, а в ясных глазах светился острый ум. Саше стало интересно, не варит ли таинственный цыган Драго Ружа омолаживающих снадобий и для нее. – И про голубчика нашего лекаря знаю, и про то, о чем он тебе поведал, и про то, что ты от глупостей своих отказалась. Все к добру, Сашенька, все к добру. Это папенька совсем тебя распустил, сумасшедший, шальной мальчишка…

– Не говорите так об отце, – перебила ее Саша невежливо и спросила нетерпеливо: – Что же там с лекарем? Какая награда ему была положена?

– Свобода, свобода, милая, – с улыбкой ответила княжна Лопухова, – между нами говоря, Карл Генрихович безобразно с ним поступил, уж я просила просила, но куда там! Смерть Катеньки на всех пагубно повлияла, на всех.

– Значит, он теперь свободен? – закричала Саша, и даже слезы выступили у нее на глазах от счастья за лекаря.