– Да да, тогда всем заправлял еще дед, Василий Петрович, как я его боялась в детстве! – нетерпеливо воскликнула Лядова. – Стало быть, мама ждала сына? Ах, как это многое объясняет про мой характер!

– Потом… когда ты закричала, я вышел в сени и сказал лакеям, что мне требуется время, чтобы помочь роженице, что она в очень плохом состоянии. Твоя мама уже покинула этот мир, Саша, я закрыл ей глаза, накрыл простыней и оставил одну.

– Она так и лежала… разрезанной? – спросила Лядова с ужасом.

– Я укутал тебя в льняную пеленку, шерстяной платок, привязал к своей груди и сделал кулек с теплым хлебом и молоком вместо соски. Оделся потеплее, вышел через заднюю дверь. Была страшная метель, и везти верхом чахлого младенца казалось отчаянным шагом, но коляску было запрягать некогда, к тому же пока бы я растолкал кучера… Я мчался по ночному городу и очень боялся, что привезу Лядовым мертвого младенца.

– Боже мой, – прошептала она жалостливо и снова сжала его ладони. Руки у нее были сильными и покрыты мозолями.

– До городского дома Лядовых я добрался в три четверти часа и молился о том, чтобы он не оказался закрыт, вы же всегда в столице жили только наездами. Но, по счастью, там горели огни. Я крикнул сторожу, что везу внучку атамана, и тот бросился открывать ворота без всяких вопросов. Меня споро провели в дом, и я передал тебя на руки Василию Петровичу. На мое счастье, ты еще дышала. А вот твой отец… молодой, горячий щенок, набросился на меня с вопросами о Катеньке. Я сказал ему правду, и он схватился за оружие.

Лядова вскрикнула с таким испугом, будто живой и невредимый Гранин не сидел сейчас прямо перед ней.

– Твоего отца оттащили от меня, и один из вояк проворно вывел меня на улицу. «Уважаемый лекарь, – сказал он, – вы возвращайтесь пока домой, а после мы пришлем вашу награду. Пока же вам лучше молодому атаману на глаза не попадаться. Сами понимаете, смерть нашей Катеньки – такой страшный удар».

– Так и сказал – нашей Катеньки? Ох, папе мне придется многое объяснить!

– Домой я возвращался, не помня себя от страха, – ведь я оставил там двоих маленьких сыновей и жену. Но не успел я отъехать от Лядовых, как мне преградили дорогу гвардейцы канцлера. Я был доставлен в Грозовую башню, прямиком к обозленному канцлеру, и его цыган, Драго Ружа, в ту ночь и запер меня в этой лечебнице.

– На двадцать два года? – Лядова всхлипнула, и по ее щекам заструились обильные слезы. – О, мой дорогой лекарь, какой страшной оказалась расплата за мою жизнь! Да как же это так вышло, милый мой… Я обязательно вас спасу, вот увидите. Пойду прямиком к канцлеру и потребую… или даже в ноги брошусь, мне не жалко. Или буду угрожать оружием…

– Не стоит, – засмеялся Гранин, впечатленный ее решимостью, – душа моя, мне некуда и незачем отсюда идти.

– А ваша семья? Они знают, что с вами?

– Я несколько раз просил моих пациентов передать весточку или узнать, как они там, но на месте моего дома теперь городская лечебница имени Катерины Краузе. Я верю, что канцлер просто выкупил наш дом у моей семьи, ведь после моей пропажи они нуждались в деньгах. И теперь с ними все хорошо, однако для них я пропал без вести.

– Сколько напастей я вам принесла, – огорченно произнесла Лядова, по детски утирая слезы с щек. – Сколько бед! А вы ведь всего то спасли ребенка, а не совершили страшное душегубство!

– Ну что ты, – Гранин даже растерялся от такого горячего сочувствия. Сам то он давно примирился со своей участью, и если первые десять лет заточения потратил на планы побегов, то теперь уже и вовсе не пытался преодолеть невидимый барьер, за который не пускала его печать канцлера.