— Вам ничего не удастся доказать! — закричал он, глядя на нас с Синтией. — И я позабочусь о том, чтобы и вас привлекли к ответственности за превышение своих полномочий в отношении офицера! Не забывайте, что я полковник!

— Да, сэр, — согласился я, — это ваше право. И судить вас будут равные вам по званию. Если вас признают невиновным, вы сможете выдвинуть против нас обвинение. Вы, возможно, и избежите ответственности за убийство, но обвинение в недостойном офицера сексуальном поведении вам опровергнуть не удастся. Так что лет пятнадцать в тюрьме за уклонение от супружеских обязанностей, супружескую неверность, сокрытие следов преступления, разврат, изнасилование и другие правонарушения вам обеспечены. Дисциплинарный устав вы знаете не хуже меня.

— Вы ведете нечестную игру, — сказал Кент, выслушав меня.

— Это почему же? — поинтересовался я.

— Ведь я сам рассказал вам о своей связи с ней, чтобы помочь найти убийцу, а теперь вы обвиняете меня в супружеской неверности и сексуальных преступлениях и пытаетесь представить меня убийцей. Все это шито белыми нитками.

— Билл, не морочьте мне голову!

— Нет, это ты не морочь мне голову! Ты утверждаешь, что я побывал на стрельбище до Сент-Джона, и после этого ее обнаружили уже мертвой. Если хочешь знать, так я уверен, что убили ее Фоулер и генерал.

— Билл, это все ерунда, — сказал я. — Это не пройдет! — Я положил ему руку на плечо. — Послушайте, будьте же наконец мужчиной! Будьте офицером и джентльменом! Вспомните, что вы полицейский, черт подери! Да я вообще не должен был просить вас пройти проверку на детекторе лжи, вы просто сами должны были сказать правду, без всякого детектора, не дожидаясь, пока я припру вас к стенке доказательствами, не дожидаясь изнурительных допросов. Не доводите дело до всех этих неприятностей! Они никому из нас не нужны.

Кент взглянул на меня, готовый разрыдаться. Он понял, что я это заметил, и покосился на Синтию, не видела ли его слез она: это было для него важно, как я догадался.

— Билл, — продолжал я, — мы знаем, что это сделали вы, и вы сами это знаете, и все мы знаем, почему вы это сделали. Тому была уйма причин, и мы это понимаем. У меня не хватило бы духу сказать, глядя вам в глаза, что она этого не заслужила…

Конечно, я мог бы это сказать, потому что Энн действительно этого не заслужила, но ведь приговоренному к смерти дают же в последний раз любое блюдо по его желанию. Так что и я имел моральное право сказать то, что ему хотелось услышать.

Кент с трудом сдержал слезы и попытался изобразить из себя оскорбленного. Он закричал:

— Она заслужила это! Она была стервой, сукой, потаскухой, она сломала мне жизнь и разрушила мою семью!

— Я знаю, — перебил я его, — но теперь вы должны все исправить. Ради армии, ради своей семьи, ради Кэмпбеллов и ради самого себя.

По щекам Кента лились слезы, и я понимал, что он предпочел бы умереть, чем рыдать передо мной, Синтией и Кэлом Сивером, наблюдающим всю эту сцену издалека.

— Я не могу уже ничего исправить, — судорожно проговорил Кент. — Уже поздно что-либо исправлять.

— Нет, вы можете, — возразил я. — И вы это знаете не хуже меня. Не старайтесь опровергнуть факты. Не позорьте себя и других. Это все, что вы еще можете сделать. Просто исполните свой долг. Сделайте то, что сделал бы на вашем месте любой другой офицер и честный человек.

Кент встал и обтер руками лицо.

— Прошу отдать мне оружие, — сказал я.

— Только без наручников, Пол, — взглянул он мне в глаза.