– На какой, интересно, случай? Может быть, если бы они отключали фонари и экономили таким образом деньги, то смогли бы снести это крысиное гнездо и построить многоярусную автостоянку.

– Многоярусную автостоянку? Разумеется, приятель, такая автостоянка была бы здесь совершенно необходима.

«От Парфенона до многоярусного гаража: сколь долго еще будет продолжаться уничтожение цивилизации?» – задумался Генри, когда патруль прошел дальше. Засунув руки в карманы, он повернулся к новому зданию биологического факультета, ярко освещенному на фоне темного, заколоченного фанерными щитами старинного строения, которое оно заменило. "Так, значит, здания соединяются. Существо находилось в старом здании, а кабинет доктора Брайт – в новом. Точно такого рода информацию Вики с Селуччи собирали весь день.

Посмотрим, сможет ли ночь ответить на несколько подобных вопросов".

Охранник у главного входа отметил лишь легкое дуновение ветерка, прошелестевшего листом его газеты, но не смог уловить взглядом движение, которое его вызвало. Оказавшись внутри, Фицрой бесшумно устремился к помещениям в северном крыле здания.

В цокольном этаже он довольно скоро смог уловить запах, который был ему известен. Или, точнее, извращение запаха, с которым он уже сталкивался. Генри провел последние три дня в темноте стенного шкафа квартиры Марджори Нельсон, в окружении ее одежды и разнообразных предметов, сопутствовавших ей в жизни. Похищенный запах мирного покоя, перешедший к извращенному и гротескному созданию, остался на кафельных плитках пола, прилип к краске, так же, как и к оконному стеклу в квартире.

Запах вывел его к переходу, провел через него, заставил подняться по лестничному маршу, спуститься в вестибюль, подняться на другой лестничный пролет, пройти сквозь пустынный лекционный зал с глубокими шрамами в полу, где раньше были прикреплены ряды сидений. Наконец он вывел вампира в коридор, запах смерти в котором был столь силен и омерзителен, что уже не позволял ему различать его отдельных носителей.

На полпути по коридору он заметил узкую, как лезвие бритвы, полоску света, пробивавшуюся из‑под двери.

Он услышал слабое гудение электронного оборудования, жужжание двигателей и звуки бьющихся сердец. Но он не смог ощутить жизнь.

Когда он попытался шагнуть вперед, ноги отказались ему повиноваться.

Генри Фицрой, герцог Ричмондский и Сомерсетский, внебрачный сын Генриха VIII, был взращен в вере физического воскрешения тела. Когда наступит Судный День и Господь призовет всех верных Ему, они предстанут пред Ним не только духовно, но и во плоти. На протяжении первых семнадцати лет своей жизни он ходил в церковь почти каждый день, и эта вера оставалась основой его религиозного воспитания. Даже когда его царственный отец отмежевался от Рима, воскрешение тела осталось одним из догматов принятой в стране религии.

Четыре с половиной столетия изменили взгляды вампира на религию, но он так и не смог полностью избавиться от того, что впитал вместе с молоком матери. Он был воспитан в шестнадцатом столетии католиком, и, некоторым образом, до сих пор оставался католиком шестнадцатого столетия.

Он не мог войти в эту комнату.

«Если ты не сделаешь этого, кто же тогда?» Деревянная облицовка легко раскрошилась под его пальцами. «Майкл Селуччи? Ты уступишь ему это право? Предоставишь ему возможность действовать, а сам останешься в стороне, съежившись от суеверного ужаса? Или же позволишь разбираться со всем этим Вики?»

Ему удалось сделать шаг, совсем небольшой, в сторону двери. Если бы его природа наградила Генри способностью потеть, рука вампира оставила бы на стене влажный след.

Легенда считала подобных ему созданий бессмертными, тогда как на самом деле они были не‑умершими. В этом же помещении мертвые «восстали и пошли». Обокраденные, лишенные возможности вечной жизни. Отстраненные от милостей Господа.