– Ну вот, – почти нежно прошептало Пугало беспомощно бьющейся в его хватке Черити. – Посмотри на нее. Смотри, как будет умирать твоя дочь.

Глаза Черити наполнились ужасом. Лицо побагровело. Молли лежала безжизненно, но и ее лицо начинало темнеть: обеим не хватало воздуха.

– Ничего, это недолго, – продолжало Пугало. – Ты не в силах помочь ей, смертная женщина. Ты не в силах помешать мне.

Нет, все‑таки это был фетч – тварь, одаренная способностью и энергией принимать не иллюзорную, а подлинную, материальную форму того символа ужаса, которого смертные называют Пугалом, и это помогало ему черпать уйму энергии – достаточно, во всяком случае, чтобы нейтрализовать самую сильную мою магию. Вот для чего он мучил Молли и ее мать – чтобы насытиться их страхом.

Я тупо смотрел на все это, пока мозг мой силился найти выход, а легкие – просто вздохнуть. Я пытался найти в себе хоть каплю энергии, чтобы сделать хоть что‑то, что угодно, чтобы помочь им, – и не нашел ни капли.

Я лежал на боку, слишком изможденный, чтобы бояться, чтобы ненавидеть, чтобы хотя бы злиться. Все, на что меня хватало, – это не опускать головы и не засыпать. Лишенный энергии или эмоций, необходимых в качестве топлива для заклятий, я с таким же успехом мог быть одной из замороженных статуй в саду‑тюрьме Мэб.

Черити попыталась лягнуть Пугало – безрезультатно. Тот продолжал довольно урчать, и мне показалось, эта чертова гадина сделалась на пару дюймов выше. Огненная бабочка Лилии порхала у меня над головой, повиснув на мгновение перед глазами.

И тут до меня дошло.

Во мне шевельнулась слабая, но все‑таки надежда.

Фетч черпал энергию из страха.

А у меня его не осталось. Я просто слишком устал, чтобы бояться.

Ну да, конечно. Потому я и того фетча в гостинице замочил с такой легкостью. Всего за пару минут до того я собрал весь свой страх и израсходовал его на перенацеливающее заклятие. При встрече с той тварью в темном коридоре страха у меня не оставалось ни капли – только злость. Лишенный подпитки моего страха фетч не мог разрушить мою магию, и я швырял и валял его как хотел.

И другого фетча, Баки, я обезглавил, не испытывая страха. Слишком быстро тогда все произошло. Я действовал чисто рефлекторно, прежде чем в дело успели вмешаться всякие дурацкие эмоции. Я просто не успел испугаться, потому и одолел этого фетча.

Я бы ни за что не нашел бреши в обороне фетчей, не исчерпай я всех своих сил, физических и духовных. Все, чего мне стоило бояться, – это самого страха. Я вдруг понял, что мог бы одолеть этого громилу, имей я достаточно энергии для одного‑единственного заклятия. Я проделал это уже дважды. Бог троицу любит.

Бабочка плясала в воздухе перед моим лицом.

Секунду я смотрел на нее, а в мозгу у меня брезжила догадка. Я разразился слабым, но неподдельным смехом.

– Лилия! Ах ты хитрюга, обманщица, умница!

Я поднял левую руку раскрытой ладонью вверх, и бабочка опустилась на нее. На мгновение она вспыхнула еще ярче, а потом моя воля осторожно коснулась ее. Она распалась на огненные струйки, словно всосавшиеся в мою сожженную ладонь. Огонь разлился по моему телу счастливым летним теплом и наполнил меня своей брызжущей жизненной энергией. Энергия встретилась с крошечной искоркой теплившейся во мне надежды, и сплав их умножился в размерах, захлестнув меня с головой.

Я вдруг понял, что стою, разведя руки, запрокинув лицо к огромной серебряной луне. Солнечный свет словно струился из меня, отгоняя зимнюю стужу.