Джим привычно скинул башмаки на пороге, чтобы не наследить в доме. И в одних носках медленно пошел через гостиную, с ее старинной мебелью и размеренно тикающим хронометром, в кухню, бывшую сердцем дома.
Мать была здесь, как он и думал. Когда Джим вошел, она стояла к нему спиной. Он окинул взглядом всю кухню: деревянный стол и стулья, узкие, тщательно выскобленные кухонные столы. Мать деловито готовила себе ужин. Она больше не жарила мужу, с утра до вечера работающему в поле, и вечно голодному сыну-подростку здоровенных кусков мяса, купленных у соседа-скотовода, с картошкой и хлебом домашней выпечки. Немного овощей на салат — вот и все, что ей надо. Она готовила стоя, но держала под рукой трость и делала все очень медленно. Она медленно крошила ярко-желтые коренья фары и круглые фиолетовые плоды сура. На столе стояла коробка с надписью «Продукты от «Помощи фермерам».
Внезапно она напряглась и застыла. Джим только теперь обнаружил, как сильно она ссутулилась.
— Джим, — сказала она. Это был не вопрос.
— Привет, мам, — сказал Джим севшим голосом.
По-прежнему стоя к нему спиной, Кэрол Рейнор аккуратно положила нож, трясущейся рукой нащупала трость и наконец, обернулась, чтобы встретить своего единственного сына.
Джим знал, что мать больна. Знал, что жить ей осталось недолго. Но все равно это не подготовило его к тому, во что всего несколько лет и тяжелая болезнь способны превратить прежде крепкую и жизнерадостную женщину. Некогда черные как смоль волосы сделались абсолютно белыми и сильно поредели, как будто выпадали целыми прядями. Зеленые глаза запали и потускнели, еле заметные морщинки превратились в глубокие складки. Щеки ввалились. Джим осознал, что она сильно похудела. Но сейчас в ней сильнее всего бросалась в глаза неподдельная, искренняя радость.
Взгляд Джима затуманился от слез. Он наугад сделал еще три шага, подхватил ее, такую маленькую и хрупкую, и крепко обнял.
Двадцать минут спустя он сидел в гостиной, приготовив чай со льдом себе и матери. Оба стакана стояли нетронутыми. Кэрол Рейнор полулежала на диване, словно не в силах самостоятельно выдерживать свой небольшой вес. Она выглядела так, словно ее вот-вот ветром сдует. В руках и запястьях каждая косточка видна была насквозь.
— Он оставался с нами еще полтора дня, а потом скончался от увечий, — рассказывала она ему об отце. Джим узнал все это через Майлза сразу после смерти отца. Старенький робокомбайн вышел из строя и застрял посреди поля. Трэйс Рейнор пытался его починить, когда машина внезапно ожила и поехала прямо на него…
— Доктора пытались накачать его всякими обезболивающими, но он и слышать ничего не желал. «Залечите травмы, да и все, — говорит. — А там уж, сколько протяну, столько и протяну».
Джим поморщился и бережно взял костлявую руку. Это было все равно что держать хрупкую фарфоровую статуэтку.
— Так значит, он все это время страдал?
— Это был его выбор, Джим, — тихо ответила Кэрол. — Все мы понимали, что он не выживет. Он просто хотел… быть в своем уме последние несколько часов своей жизни.
Глаза защипало от слез, и Джим поспешно сморгнул их.
Она похлопала его по руке.
— Ты все равно ничего бы не смог сделать, даже если бы был здесь.
«Разве что проститься по-человечески», — с горечью подумал Джим, но вслух сказал:
— Будь у вас деньги, можно было бы что-нибудь сделать.
Она слегка улыбнулась. Ее изможденное лицо как будто озарилось изнутри.
— Отчего ты так думаешь? Неужели от этого хирурги стали бы более искусными? Они и так сделали все, что могли, с тем, что имели. У нас, на Шайло, нет всего этого высокотехнологичного оборудования, как на других планетах. |