Комната, которую Уриен выбрал для приема, была обставлена лаконично: два кресла и разожженный камин, к которому сам он сел спиной. Аранта встала у спинки его кресла, где была наконец замечена.

– Кто эта баба и зачем она тут?

– Эри? – Аранта попыталась не выдать своего невольного изумления при звуке этого нового для нее нежно‑голубого имени, которое Уриен с легкостью употребил вместо ее обычного, ярко‑красного. – Она всего лишь исполняет мой приказ: не отходить ни на шаг. Она немая, – добавил Уриен.

– А‑а, – протянул Донахью. – И грамоте не обучена?

– Ну, вот это навряд ли, – усмехнулся Уриен. Ах, лукавец.

– Люблю девок с увечьями, – неожиданно откровенно признался комиссар, складывая ногу на ногу. – Представляете, что можно вытворять с немой! Подари. Али самому дорога?

– К тому же я – добрый хозяин. Мы ведь еще ни о чем не договорились? Напомните ближе к концу разговора.

Комиссар Донахью кивнул, пошарил за пазухой и вынул пергаментный сверток. Собственные руки показались Аранте тяжелыми и холодными, как лед. Она его узнала. Когда‑то, еще до Рэндалла Баккара, в самую голодную пору ее жизни этот или чертовски похожий тип приценивался к ней в городе под названием Бык.

– Вот, – сказал он. – Читайте, а после не забудьте сжечь.

Лишь увидев, как профиль Уриена обвело контуром света от каминного огня, Аранта сообразила, что в комнате потемнело. Порыв ветра ворвался в узкую щель окна‑бойницы, не закрытую никакой драпировкой. Ударило и по трубам, потому что огонь пригнулся, дрогнул, приник к самому дну камина, прогоревшие дрова обрушились, выбросив в темноту сноп искр. Уриен опустил пергамент вниз, зажав его между пальцами и уставившись в пространство невидящими глазами. Огонь робко тронул выделанную кожу, испещренную чернильными значками и помеченную отпечатком перстня.

– Ренату, – спросил он, – тоже?

– Естественно, – отозвался Донахью. – Зачем давать шанс ее возможному мужу? Или… вы сами глядите в эту сторону… милорд?

– Не там ищете измену, – презрительно бросил ему Уриен. – В случае с принцессой право на притязания дает только законный брак. Я отлучен, а значит, не могу быть причастен ни одному церковному таинству. Если же церковь простит меня и примет обратно в свое лоно, то это будет означать возврат мне духовного сана, подразумевающего целибат.

Понять, что происходит между ними, было трудно. Совершенно очевидно, что Уриен и Донахью оба составляли на редкость удачно подобранную пару, из тех, что полностью отрицают право другого на существование. Удивляло то, что Донахью не скрывал своего истинного отношения, и то, что Уриен, отчетливо видя это, все же осмеливался его дразнить, излучая презрение каждой порой своей кожи. Хотя должен бы понимать, что такие шавки не тявкают без достаточных на то оснований.

– Может, вам будет проще, если мы станем говорить о них, как об ублюдках?

– Я предпочитаю говорить о них, как о детях.

– Меня насчет вас предупреждали, – сказал Донахью. – Что у вас могут быть принципы. Эти штуковины, которые годятся только чтобы показать, будто одна задница чище другой. Мои пятнадцать ребят здесь для того, чтобы разрешить ваши сомнения. Чтобы… помочь вам, если это потребуется. Где они?

– На лодочной прогулке.

Уриен встал и прошел к окну, откуда открывался вид на Маячный остров.

– Вон они. Я могу подать, знак, чтобы они вернулись.

– Не стоит. Кто с ними в лодке?

– Слуга и нянька.