— Похоже, ты совсем обалдел оттого, что это Трир, — говорит парень из Семюра.

— Черт побери, — отвечаю, — правда, я совсем обалдел.

— Отчего? Ты что, знаешь здешние места?

— Нет, то есть мне никогда не случалось здесь бывать.

— Но, может, ты знаешь кого-нибудь из здешних?

— Вот именно. Ты попал в точку.

— Выходит, ты знаешься с бошами? — настороженно переспрашивает парень.

Да, выходит, я знаюсь с бошами, и все тут! Я знаком с виноделами Мозеля, с лесорубами Мозеля, даже с законом о хищении леса в долине Мозеля. Наше знакомство состоялось благодаря Полному собранию сочинений Маркса и Энгельса. Эта треклятая долина Мозеля для меня все равно что подруга детства.

— Боши? Это еще что такое? Не понимаю!

— Ну вот, опять ты наводишь тень на ясный день, — недовольно говорит парень. — Брось заливать.

Он сердито хмурится.

На перроне вокзала стоят люди. Они поняли, что наш поезд везет не совсем обычный груз. Наверно, они увидели наши силуэты в проеме окна, забранного колючей проволокой. Они оживленно переговариваются друг с другом, то и дело показывая на поезд, все они сильно взбудоражены. Прямо напротив нашего вагона стоит со своими родителями мальчонка лет десяти. Он чутко прислушивается к словам старших и, глядя на нас, качает головой. Потом срывается с места и убегает. Затем бегом возвращается назад, сжимая в руке увесистый камень. И тут, подбежав к вагону, изо всех сил бросает камень в оконце, у которого мы стоим. Мы поспешно отшатываемся, камень отскакивает от тугих полос колючей проволоки, едва не угодив в лицо парню из Семюра.

— Ну как? — спрашивает тот. — Ты все еще не понял, что такое боши?

Я не отвечаю. Я думаю о том, какое же все-таки свинство, что это должно было случиться именно в Трире. Ведь на нашем пути так много других немецких городов.

— Теперь ты понял, что такое боши, что такое дети бошей? — Парень из Семюра торжествует.

— Тут это ни при чем, — отвечаю я.

В эту минуту поезд трогается. На перроне вокзала остается десятилетний пацан, который грозит нам кулаком и выкрикивает вслед самые что ни есть грязные ругательства.

— Одно слово — боши, — повторяет парень из Семюра. — Удивляться тут нечему. Просто все боши таковы.

Поезд набирает ход и снова ныряет во мрак.

— Поставь себя на его место. — Я хочу объяснить ему.

— На чье место?

— На место этого мальчишки, — отвечаю я.

— Нет уж, уволь, не надо мне его места! На черта мне сдался этот ублюдок!

Я молчу, мне неохота спорить. Я думаю о том, скольких немцев еще понадобится убить, чтобы тот мальчишка не превратился в боша. Мальчишка тут совершенно ни при чем, а все же на карту поставлена его судьба. Не сам же он захотел стать маленьким нацистом, но все же он стал маленьким нацистом. Может, уже нет никакой надежды, что из маленького нациста он не превратится в большого. Впрочем, этот частный случай лишен сколько-нибудь существенного значения. Не так уж важно, останется ли тот мальчишка нацистом или нет. Единственное, что можно сделать для того, чтобы мальчишка перестал быть маленьким нацистом, — это разгромить гитлеровскую армию. Придется уничтожить еще многих и многих немцев, чтобы другие немцы не становились нацистами, или бошами, если пользоваться примитивной и путаной терминологией парня из Семюра.