Досугов, к сожалению, было мало: дела копились без разрешения, и теперь приходилось их побыстрей разгребать, чтобы почувствовать себя на какое-то время полностью свободным для любви и неги.

Бог его знает почему, но когда наконец он заключил Катеньку в объятия, прежнего пыла не было. Что-то пролегло меж них, и это «что-то» был сын Георгий. Александр поневоле стал его воспреемником — роды случились неожиданно в бывшем покое царя Николая, где происходили потаённые встречи любовников. Малыш-крепыш был копией венценосного отца. Катеньку с новорождённым нельзя было оставлять в Зимнем, и её переправили в особняк верного генерала Рылеева, где ей и сыну были обеспечены покой и надёжная охрана.

Теперь она явилась к нему в новом качестве — матери его сына. Незаконорожденного! Вот в чём был парадокс. Сын императора Всероссийского формально пребывал в незаконорожденных. И несмотря на своё видимое всемогущество, Александр пребывал в затруднении.

Однако ничего от Катеньки не убыло. Материнство сделало её, пожалуй, ещё краше. Фигурка оставалась столь же точёной. Страстности и любовных ухищрений не только не убыло, но прибыло. Казалось, материнство сделало её ещё опытней и изощрённей: теперь он был не только любовником, но отцом её ребёнка, и не простым, а венценосным отцом. А потому к её ласкам примешивалась ещё и благодарность.

Сын Георгий, царский сын, был, разумеется, окрещён в серебряной купели, к нему приставили кормилицу и опытных нянек, над всеми надзирала с великою ревностью Варенька Шебеко, а генерал-адъютант Александр Михайлович Рылеев оставался бдительным стражем юного семейства.

Но как быть дальше? Как узаконить сына? Как умиротворить её величество законную супругу Марию Александровну, родившую восьмерых наследников и наследниц и медленно теперь угасавшую? Императрица, разумеется, знала обо всём: как ни таились все участники, все действующие лица этой любовной связи государя, её, так сказать, апогей выплыл наружу.

При всём при том Александр был совестлив. Он чаще прежнего произносил и вслух и про себя слова молитвы: «Покаяния отверзи ми двери...» Покаяться ли? Просить ли у супруги прощения? Нет, духу не хватало. А потом, он давно отвык каяться и просить прощения у кого бы то ни было, даже у Господа Бога. Он оставался императором и самодержцем всея Руси, помазанником Божиим, все поступки которого и все грехи освящены и отпущены.

И Александр продолжал вести себя так, словно ничего особенного в его жизни и в дворцовом расписании не случилось. Он так и объявил Катеньке:

   — Всё меж нами остаётся по-прежнему. Я не отрёкся от своего обещания, ежели на то будет воля Господня, жениться на тебе.

   — Ежели на то будет воля Господня, — как эхо повторила Катенька и заплакала. Воля Господня была неисповедима.

Мария Александровна, её императорское величество, знала всё. Она была умна и терпелива. Гордыня не дозволяла ей ни сетовать, ни плакаться. Её единственным собеседником и исповедником был Господь Бог. Ему она приносила свои бессловесные жалобы. Она продолжала молить его о здравии своего державного супруга, их совместного потомства и... Да-да, о здравии новокрещённого младенца Георгия.

Менее всего она питала зла к Кате Долгоруковой. Как ни странно, она испытывала нечто вроде удовлетворения. Её супруг был слишком любвеобилен, не пропускал ни одной юбки на мало-мальски стройных формах, короче говоря, был бабник. И вот наконец он угомонился, прибился к берегу. И предположения об его очередной пассии приумолкли.

Мужчина, ежели он настоящий мужчина, считала Мария Александровна, не может довольствоваться одной женщиной. Получив от неё всё, что она может ему дать, он должен щедро рассевать своё семя. Тем более ежели оно царственное.

Доселе семя её супруга не давало всходов. И вот наконец оно взошло. И как она слышала, младенец Георгий был вполне достоин своего отца.