Эдвард молчал. Она продолжала говорить.

— В этот вечер ничто не кажется мне реальным. Никто не существует! Никто, кроме Джона!

— Хорошо, — тихо произнес он, — я не существую в полном смысле слова, я знаю это.

— Простите меня, Эдвард. Я считаю несправедливым, что Джон, который был полон жизни, умер!

— Тогда как я, наполовину мертвый, я — живой!

— Я совсем не то хотела сказать, Эдвард.

— Но вы это подумали, и может быть, вы правы…

Возвращаясь к вопросу, который задала себе, Генриетта сказала:

— Нет, это не горе. Или я совершенно бесчувственная? А я как хотела бы, чтобы смерть Джона была для меня тяжелым горем!

Эдвард слушал ее и не понимал. Он вздрогнул, когда она совершенно спокойно сообщила, что теперь должна пойти к пруду.

Вскоре она исчезла среди деревьев. Он стоял и смотрел ей вслед, потом неверной походкой вернулся в дом.

— Вам холодно, Эдвард? — спросила Мидж и встала. — Хотите, я разожгу огонь?

— Что?..

Она взяла коробку спичек на камине, встала на колени, чтобы разжечь огонь. Уголком глаза она наблюдала за Эдвардом. Почему у него такой отсутствующий, такой безучастный вид? Что ему сказала Генриетта? Вслух Мидж предложила:

— Пододвиньте свое кресло ближе к огню, Эдвард.

— Что?..

— Пододвиньте кресло — ваше кресло — к огню. Она говорила очень медленно, отчетливо выговаривая слова, как для глухого. И вдруг совершенно внезапно она сердцем почувствовала, что Эдвард, настоящий Эдвард, вернулся. Он улыбнулся ей.

— Вы что-то говорили, Мидж. Простите, я не слышал. Я думал о другом…

— О нет, ничего особенного. Я просто советовала вам сесть ближе к огню.

Затрещали, разгораясь, еловые шишки. Они пылали ярким чистым пламенем.

— Красивый огонь! — сказал Эдвард, протягивая ладони к жару очага.

— В Айнсвике мы всегда бросали в огонь еловые шишки.

— И сейчас там их всегда целая корзина стоит около камина.

Мидж, прикрыв глаза, представила себе Эдварда в Айнсвике. Она ясно видела, как он сидит в библиотеке, в правом крыле дома. Перед одним из окон там росла магнолия… После обеда, если светило солнце, там все было залито зеленым и золотым светом. За окнами виднелись лужайка и высокая секвойя, стоящая как часовой. А если взглянуть направо — большой бук. Айнсвик… Ей казалось, что она вдыхает нежный запах магнолии, видит ее красивые белые цветы, будто сделанные из воска… Эдвард сидит перед огнем в большом кожаном кресле, с книгой в руках. Время от времени он смотрит на пламя камина и мечтает… о Генриетте.

Мидж пошевелилась и спросила:

— Куда пошла Генриетта?

— К пруду.

— Зачем?

Вопрос удивил Эдварда.

— Моя маленькая Мидж, я думал, что вы знаете… или по крайней мере догадываетесь… Она была очень привязана к Джону.

— Конечно, я это знаю. Но я не понимаю, почему она при лунном свете идет туда, где его убили. Это на нее не похоже! Она не склонна к мелодраме!

— Чужая душа — потемки. И Генриетта здесь не исключение.

Она нахмурила брови.

— Эдвард, мы с вами знаем Генриетту годы и годы!

— Она изменилась.

— Не настолько! Я не верю, что можно так сильно измениться.

— Генриетта изменилась.

— Больше, чем мы?

— Я, к сожалению, остался совсем таким, как прежде.