— Я получил его от них, — сказал Макс.— Вместе с позывными — РАХС.

— И принимаете дома?

— Я же ничего ив передаю! Только принимаю.

Приемник стоял в тумбочке в открытую: вещественное доказательство, что Ширвиндту не снится все это — Макс, разговор о генералах и радиоабвере.

— Полиции я не боюсь,— сказал Макс.— Лусто охраняет мой «Нептун».

— Ну знаете ли!..

— Я не настаиваю ни на чем. Верить или нет — ваше право или право тех, кто вас сюда послал. Сообщите им просто факты и пусть решают.

...Колеса вздрагивают, стучат, клацают на стыках. Вечерним поезд уносится прочь от Люцерна, пересекая границы кантонов. День окончился, и впереди —- мочь, длинная и одинокая, которую не скоротаешь за разговором с самим собой и которая при всей своей кажущейся длине слишком коротка, чтобы один человек мог продумать все.

7. Август, 1943. Париж, рю Летелье, 29 — рю ль'Ординер. 3.

— Кончено, Луи!

— Угу... Помогите мне, шеф.

Жак-Анри, путаясь в длинном проводе, сматывает антенну. Луи захлопывает переднюю крышку передатчика и, кряхтя, тащит его в угол — там, за полкой с книгами, ниша... Секундомер все еще работает, и Жак-Анри, закидывая антенну в тайник, успевает глянуть на циферблат: ровно шесть минут и тридцать секунд.

Они выходят на цыпочках, хотя оба знают, что в квартире никого нет и их не услышат. Двухкомнатная гарсоньерка, арендованная на днях, снаружи заперта на висячим замок: Луи, проделавший это, влез в квартиру через окно в кухню, пробравшись по бордюру.

Луи осторожно выглядывает во двор.

— Дуйте вперед, шеф. Я прикрою...

В свободной руке у него граната — зеленое металлическое яйцо. Жак-Анри толкает Луи в спину и повелительно шепчет в ухо:

— Сейчас же спрячь!

«И этот — туда же! Где они достают оружие, эти мальчишки? Луи никогда нс давал повода упрекнуть себя в недисциплинированности и вот — на тебе!»

— Береги уши! — сердито говорит Жак-Анри, спускаясь по лестнице.

Он молчит, пока они, распластавшись, пробираются по бордюру шириной не больше ладони; однако, ступив на первую же перекладину лестницы и отдышавшись, он уже не может побороть искушения высказать Луи все, что думает о нем.

—Где ты взял это дерьмо?

— Нашел на улице.

Луи задирает голову и улыбается.

— Мы еще поговорим! — обещает Жак-Анри.

Добравшись до земли, они пересекают двор; через незапертую камеру мусоросброса проникают в подвал, а оттуда в котельную гостиницы, фасадом выходящей на рю Фондари. Котельная пуста — летом в Париже не сыщешь филантропа, который тратил бы драгоценный уголь на такие пустяки, как горячая вода для постояльцев. Зимой — другое дело: тогда поневоле приходится топить. Благословляя скупость владельца отеля и стараясь не прикасаться к трубам, укутанным в паклю и слоистую, похожую на вату пыль, Жак-Анри следует за Луи.

— Сними куртку,— говорит он у двери.— В таком виде тебя не пустят ни в один дом. Резве что в Сантэ (тюрьма в Париже).

На рю Фондари облавы мет. Луи убеждается в этом, выглянув на улицу; Жак-Анри ждет его. Солнце и акварельно-белесое небо слепят его.