— Поторопимся, шеф?—спрашивает Луи и осторожно дергает его за рукав.— Мне надо поспеть в лавку за мясом. Флора оторвет мне голову, если я не выхвачу у Гастона кусочек на жиго и костей для бульона.

— Нужны талоны? У меня есть немного лишних.

— Живем, мерси! — говорит Луи и прячет талоны в бумажник.— Между нами, Гастон — порядочная сволочь. Мясо ему привозят из провинции — один хороший парень, бьющий скот не по приказу немцев. Парень получает гроши, хотя и рискует всем, а Гастон снимает пенки и запрашивает столько, что ого-го!

У Луи — приступ словоохотливости. Обычное состояние, известное тем, кому случалось пережить страх, и Жак-Анри вытирает платком лоб и руки.

— А может, нестоит связываться?

— О-ля-ля! Но зато какое мясо! До завтра, шеф?

— До завтра, Луи! Напомни-ка мне адрес Жермона.

— Рю Пастурей, дом с двумя подъездами. Спросите хозяина кафе и скажите, что от Луи. Только, уверяю вас, шеф, Жермон ушел в кусты. Вам ни за что не уговорить его, вот увидите!

— Ладно, давай расходиться.

Луи перебрасывает куртку через руку и бегом устремляется к остановке, куда только что подкатил переполненный автобус с уродливыми колонками газогенераторов Жак-Анри машет рукой, но не ему, а водителю такси, выглянувшему в окошечко в надежде поймать клиента.

— На Пастурей, через бульвар Сен Жермен и Остров,

Не доезжая до кафе, Жак-Анри расплачивается и выходит.

Кафе набито битком; ни одного свободного столика; у стойки бородатые парии в беретах и черных рубашках спорят о Дарнане. До вечера далеко, а они уже на взводе: перед каждым рюмка с недопитым перно и куча картонных тарелочек. Сторонники Дорио не лучше немцев. Из таких сформирован «летучий отряд» парижской префектуры, обосновавшийся во Дворце правосудия в комнатах криминальной полиции.

Хозяин — за стойкой. Рукава рубашки закатаны, лицо багрово от духоты и вина. В душу Жака-Анри закрадывается сомнение, а вместе с ним холодок: с кем связался Жермон? Парни в черных беретах громко стучат кулаками о стойку; тянут хором: «Франция — ты прекрасна, как страна обетованная...» Жак-Анри обходит их и бросает на цинк кредитку:

— Луи сказал мне, что вы запаслись виши.

— Он всегда болтает лишнее, этот Луи!

— Продадите ящик?

— Пошли...

Хозяин пропускает Жака-Анри за стойку и, тяжело тесня жирной грудью, выталкивает его в заднее помещение.

— Что вы там болтали о Луи?

— Жермон у вас?

— Допустим.

— Мне нужно его видеть.

— Почем я знаю, захочет ли он видеть вас!.. Ладно, ждите здесь, я скажу Жермону.

Жак-Анри оглядывается. Комната набита спиртным. Бутылки, всех форм и размеров, теснятся на полке. К простенку пришпилена олеография — маршал при всех регалиях. Маскировка или же Символ чувств?

Хозяин возвращается мрачнее, чем прежде. Один.

— Жермон не хочет.

— Так...

— Что — так?.. Не вздумай угрожать! Слышишь, парень?

Жак-Анри не отвечает. Все ясно, на Жермона можно не рассчитывать. Остается узнать, где он спрятал рацию...

Хозяин достает из кармана крохотный клочок бумаги.

— Здесь адресок. Его дал Жермон и сказал, чтобы вы забрали там свой инструмент. Вы что, из джаза?

— Я дирижер,— отвечает Жак-Анри и улыбается про себя: ответ, родившийся сам собой, довольно точен.

До рю ль'Ординер Жак-Анри добирается на автобусе; две пересадки с маршрута на маршрут и тряска, от которой селезенка подпирает горло.

Тесное помещение магазинчика битком набито редкостями — поддельными и настоящими, разобраться в которых способен только знаток.