— Да, Юстус, через четверть часа. Их как раз хватит, чтобы дать вам два полезных совета.

— Я весь внимание, экселенц!

— Так вот. Первый: наладьте отношения с Ройнике, когда он приедет в Париж. Это может случиться завтра, но допускаю, что он прибудет уже сегодня. Второй: получив приказ помогать ему, работайте так, словно абвер и СД родные братья... Хотите что-нибудь спросить?

— Если экселенц позволит... Что произошло?

— Русские опять радируют из Парижа. Еще вопросы?

— Да, экселенц!.. Откуда СД знает о рациях? Пеленгаторы принадлежат нам, я сам читаю суточные сводки, и в них нет ни слова о перехвате.

— Что вы имеете в виду? 621-ю радиороту?

— И прочую технику Шустера.

— Капитан Шустер здесь ни при чем. Рации запеленгованы.

Кднарис умолкает, поглаживав таксу, рука в серой перчатке осторожно скользит вдоль шерсти, сопровождаемая легким треском. Бергеру становится грустно. В его неуютной жизни вот уже несколько лет нет места даже для собаки.

— Поезжайте в Кранц,— говорит Канарис и переносит руку со спины таксы на колено Бергера.— Приказ о новом сформировании штаба Рейнике в Париже придет не позднее завтрашнего вечера. К этому сроку вам надо знать все подробности, все детали, каждую мелочь...

— Да, экселенц!

— Прощайте, полковник Бергер! Хайль Гитлер!

В «хорьхе» молчаливый водитель возвращает Бергеру пистолет и, услышав короткое: «В Кранц!» — включает скорость.

За Леоном Бергер перелезает на заднее сиденье; укрывается пиджаком и старается задремать. Впереди длинная ночь, а ему по опыту известно, что ночью да еще в дороге редко удается придумать что-нибудь стоящее.

В Кранц они приезжают на заре, и Бергер, не дослушав рапорта начальника поста, торопится пройти в кабинет.

— Хорошо, капитан. Вам известно, зачем я здесь?

— Мне звонили из Берлина.

Кабинет — стеклянная будка на антресолях огромного зала. Прозрачный куб, позволяющий увидеть длинные ряды столов и операторов, приникших к аппаратуре. Головы склонены к таблицам; левые руки — на верньерах, в правых — карандаши.

Не предлагая начальнику поста присесть, Бергер листает бумаги. Их немного. Первая передача из Парижа перехвачена позавчера, и позавчера же, в 21.10, отмечено появление еще двух раций. Прием, известный Бергеру по делу «Эпок».

— Удалось расшифровать?

— Прошу прощения... Телеграммы очень коротки, и, позволю заметить, криптографам еще предстоит помучиться с ними.

— Понимаю.— говорит Бергер и с досадой захлопывает папку.— Подготовьте копии, я заберу их с собой.

Ничего существенного! Не установлен принцип шифрования. Ясно лишь, что новая группа работает по тому же методу, которым пользовались а свое время люди Леграна...

С копиями радиограмм Бергер спускается в зал. Начальник поста, отстав на полшага, следует за ним.

— Кто из операторов взял Париж?

— Ефрейтор Мильман. Стенд семнадцать.

Начальник говорит полушепотом, почти касаясь губами уха Бергера.

— После смены передайте ему, что он получит награду. Я пошлю представление в Берлин.

— Да, господин полковник! Но боюсь, что представление будет отклонено. Он недавно у нас... Какая-то история с девкой в Париже. Хороший специалист, но откомандирован из 621-й радиороты за безнравственность.

Бергер напрягает память: Мильман... Мильман... Нет, фамилия ему неизвестна.

— Еще что?

— Больше ничего. Первоклассный оператор и служит без замечаний.

Бергер издали бросает взгляд в сторону семнадцатого стенда... Мильман... Почему бы и нет? В 621-й радиороте у Бергера нет своего человека, а этот ефрейтор, нащупавший парижские рации, может оказать услуги.