И сам привел ее в движение… и наблюдал за тем, как мир и мышление Тарнболла дезинтегрируются в хаос, который мог закончится только полнейшим и необратимым безумием.

И эта последнее соображение было вдохновляющей мыслью, пришедшей на ум в такой удачный момент.

Локоть спецагента скользнул по мокрому столу, отправив кружку на пол, чтобы разлететься вдребезги, а голова дернулась, сорвавшись с подставленной ладони, и свисла на много принявшую грудь. Сит решил больше не ждать, а действовать немедленно…

Да, сумасшедшая мысль… но, впрочем, разве идея не заключалась именно в этом? Что синтезатор подведет их к самым пределам безумия? Нет, идея не в том. Идея заключалась в этом прежде, до того, как Сит изменил правила. Но теперь не существовало никаких пределов.

Если они не навязывались самим синтезатором.

И Анжела тоже должна падать – падала, потому что он по-прежнему слышал ее отзывающийся эхом крик – и Миранда, Фред, Джек, Кину Сун, Барни, и даже (изумительное дело) бедный Джордж Уэйт. Или, может быть, не такой уж и бедный, если им удалось пережить подобное испытание, и если рассудок Джорджа по-прежнему оставался в целости. Такими были некоторые из мыслей Джилла в те секунды, минуты или в любое иное время, когда они падали.

А затем…

Хрясъ! И тонкая корка песка поддалась у него под ногами, и он скатился по крутому склону дюны. Джилл всего этого не видел; он скорее чувствовал, чем видел это, так как катился с полузакрытыми глазами. Ожидая боли и даже смерти, он не хотел увидеть приход Костлявой. Тут действовал тот же принцип, какой он использовал мальчишкой на Кипре, когда встречал лицом большую волну – ударит вал, а ты зажми нос и закрой глаза. Или в данном случае, когда сам ударился.

Поэтому только из-за ощущения, схожего с приземлением на песок, и оттого, что тот осыпался, он автоматически принял его за дюну.

Ну, а что такое дюна, как не осыпающаяся куча песка? Но это была не куча песка. Джилл понял это, как только перекувырнулся и повалился плечом и лицом в данное вещество.

А также сразу же понял, где именно находится.

Не песок, а ржавчина, и не дюна, а насыпь. Боже, железнодорожная насыпь, но для поезда самого странного типа, какой только можно себе представить!

И тут с насыпи съехала, как на салазках, Анжела, и врезалась ему в спину, вышибив у него из легких то, что осталось от воздуха.

– Спе-е-е-енсе-е-е-ер! – провизжала она и неистово вцепилась в него, когда раскрыла глаза пошире и уставилась безумным взором на все окружающее. А затем уже ахающим, недоверчивым шепотом:

– Спенсер, ты знаешь… знаешь, где… где мы?

Он кивнул, начал отвечать или начал бы, если бы тут не прибыл, тявкая и подняв тучу ржавчины, Барни. И тогда, отплевываясь от красных хлопьев этой дряни, Джилл, наконец, произнес:

– О, да, я знаю, где мы. И место это по-прежнему ничуть не похоже на Канзас!

Слева сидел Кину Сун, стряхивая трясущимися руками ржавую пыль со своей копны волос. За Суном лежал, распростершись, Джордж Уэйт, головой вниз по склону, наполовину зарывшись в красные окислы. Постанывая, он просто лежал там, не двигаясь. Миранда Марш и Фред Стэннерсли остановились справа от Джилла с Анжелой; явно невредимые, но потрясенные до глубины души, они просто съежились там.

А затем Миранда вздрогнула, встряхнулась, огляделась кругом. И заметила одновременно со всеми остальными… что Джека Тарнболла с ними нет.

– Джек! – она, спотыкаясь, поднялась на ноги, повернулась туда-сюда. – Джек!

– Миранда, – подошел к ней Джилл. – Миранда, не переживай. Он должен быть где-то здесь.