Я говорил, что люди считали, будто война
опрокинула естественный порядок и будто все погибнет, если мы не будем
делать как раз противоположное тому, что в мирное время всегда считалось
необходимым и полезным. Но истина оказалась еще хуже. Война не могла так
изменить человеческий рассудок. -На самом деле столкновение с физической
смертью и разрушением, этой единственной реальностью, понятной каждому
дураку, сорвало маску образованности, искусства, науки и религии с нашего
невежества и варварства, и мы остались голыми всем напоказ и могли до одури
упиваться внезапно открывшейся возможностью проявлять наши худшие страсти и
самый малодушный страх. Еще Фукидид в своей истории написал, что, когда
ангел смерти затрубит в трубу, все претензии на цивилизацию сдунет с души
человека в грязь, словно шляпу порывом ветра. Но, когда эти слова
исполнились в наше время, потрясение не оказалось для нас менее страшным
оттого, что несколько ученых, занимавшихся греческой историей, ему не
удивились. Ведь эти ученые ринулись в общую оргию так же бесстыдно, как и
невежды. Христианский священнослужитель присоединялся к военной пляске, даже
не сбрасывая сутаны, а почтенный директор школы изгонял преподавателя-немца,
не скупясь на брань, применяя физическое насилие и объявляя, что ни один
английский ребенок никогда больше не должен изучать язык Лютера и Гете. И
путем самого бесстыдного отказа от всяких приличий, свойственных
цивилизации, и отречения от всякого политического опыта оба получали
моральную поддержку со стороны тех Самых людей, кому в качестве
университетских профессоров, историков, философов и ученых доверялась охрана
культуры. Было только естественно и, быть может, даже необходимо для целей
вербовки, чтобы журналисты и вербовщики раскрашивали черной и красной
краской германский милитаризм и германское династическое честолюбие,
доказывая, какую опасность представляют они для всей Европы (как это и было
на самом деле). При этом подразумевалось, будто наше собственное
политическое устройство и наш собственный милитаризм издревле демократичны
(каковыми они, разумеется, не являются). Однако, когда дело дошло до
бешеного обличения немецкой химии, немецкой биологии, немецкой поэзии,
немецкой музыки, немецкой литературы, немецкой философии и даже немецкой
техники, как неких зловредных мерзостей, выступающих против британской и
французской химии и так далее и так далее,- стало ясно, что люди, доходившие
до такого варварского бреда, никогда в действительности не любили и не
понимали искусства и науки, которые они проповедовали и профанировали. Что
они просто плачевно выродившиеся потомки тех людей семнадцатого и
восемнадцатого столетий, кто, не признавая никаких национальных границ в
великом царстве человеческого разума, высоко ставили взаимную европейскую
вежливость в этом царстве и даже вызывающе поднимали ее над кипящими злобой
полями сражений. |