|
Люди, бывшие в общем, быть может, нашими самыми умелыми воинами (как Фредерик Килинг, например), ничуть не были одурачены лицемерной мелодрамой, которая утешала и вдохновляла других. Они бросали творческую работу, чтобы работать ради разрушения, совсем так, как они бросали бы ее, чтобы занять свое место у насосов на тонущем корабле. Они не отступали в сторону, как иные, не соглашавшиеся идти на военную службу по политическим или религиозным соображениям, не отказывались от дела потому, что командиры на корабле были повинны в недосмотре, или потому, что другие с корабля удирали. Корабль надо было спасать, даже если ради этого Ньютону пришлось бы бросить дифференциальное исчисление, а Микеланджело - статуи. И они отбрасывали прочь орудия своего благодетельного и облагораживающего труда и брались за окровавленный штык и убийственную гранату, насильно подавляя свой божественный инстинкт совершенного художественного творчества для ловкого орудования этими проклятыми предметами, а свои организаторские способности отдавая замыслам разрушения и убийства. Ведь их трагедия принимала даже иронический оттенок оттого, что таланты, которые они вынуждены были проституировать делали проституцию не только эффективной, но даже интересной. И в результате некоторые быстро выдвигались и наперекор себе действительно становились артистами, художниками войны и начинали испытывать к ней вкус, как Наполеон и другие бичи человечества. Однако у многих не было даже и этого утешения. Они только терпеливо тянули лямку и ненавидели войну до самого конца. ЗЛО НА ПРЕСТОЛЕ ДОБРА Эти переживания людей беззлобных были так болезненны, что испытывавшие их в гражданской жизни, те, кто не проливал крови и не видел смерти и разрушений собственными глазами, даже старались скрывать свои личные беды. Однако и тем, кому приходилось писать и говорить о войне, сидя у себя дома, в безопасности, не легко было отбрасывать в сторону свою высшую совесть и работать, сознательно равняясь на уровень неизбежного зла, забывая об идеале более полной жизни. Поручусь по крайней мере за одного человека, для которого переход от мудрости Иисуса Христа и святого Франциска к нравам Ричарда Третьего и безумию Дон Кихота оказался чрезвычайно неприятным. Но этот переход надо было сделать, и все мы очень пострадали от него, кроме тех, для кого это вовсе не несло никаких перемен, а, напротив, освободило от маскировки. Подумайте также о тех, кому хотя и не пришлось ни писать, ни воевать, ни терять собственных детей, но кому было ясно, какая неисчислимая потеря для мира эти четыре года в жизни одного поколения, зря потраченные на дело уничтожения. Наверное, любая из сделавших эпоху работ - плодов человеческого разума - была бы испорчена или совсем погублена, если бы ее творцов на четыре критических года оторвали от нормального труда. |
