|
Джону суждено было пойти по стопам отца и стать адвокатом, если бы он не попал на практику в «Нью–Йорк газетт». Ему было всего двадцать один, и атмосфера издательства его опьянила. Все, кто его окружал, были такими остроумными, такими искушенными и совершенно нестандартными людьми, им были неведомы ни смущение, ни растерянность. Он должен был встречаться с важными людьми, задавать им вопросы, какие захочет, а потом ему платили за это деньги. Писать за деньги? Он уже был не маленький, а ему и в голову такое не приходило. Каждый день был не похож на другой, он встречал новых людей, слышал новые истории, он мог либо написать что‑то интересное, либо вытащить на свет то, что следовало показать. «Дело газетчика — успокаивать страждущих и не давать покоя благоденствующим». Этот афоризм любил повторять их босс. Конечно, сейчас и сами газеты вошли в разряд пострадавших. Но кто он такой, чтобы отказывать другому в непредвиденной возможности схватить удачу за хвост?
Узнать, реальна ли эта затея, достаточно просто, подтверждением послужит письмо с предложением контракта. Но что дальше? Все знают — супруги, живущие на расстоянии друг от друга, в конце концов расходятся. Почти половину своей жизни Джон был женат, и во многом именно Аманда определяла его жизнь. Ему было страшно даже представить, как он будет жить без нее. А мысль, что ее будут окружать хищные самцы, пугала еще сильнее. Она была красива, а сейчас еще и уязвима, точно совсем без кожи. Джон взял маленькую ложечку с тарелки с икрой и внимательно ее оглядел. Перламутровая. Наверное, Аманда купила ее по случаю. Он подцепил ложечкой немного икры и положил в рот. Глотать сразу такой дорогой продукт, которого к тому же так мало, показалось ему неправильным, поэтому он некоторое время держал икру во рту и лопал икринки языком о нёбо. Ощущения были просто восхитительные, и Джон понял, что все делает правильно. Он зачерпнул еще немножко, потом еще. На четыре серии не может уйти много времени. Не пройдет и полугода, как она вернется домой. Не то чтобы он хотел ее провала, Аманда заслуживала признания больше всех, кого только он знал. Почти все время после окончания университета (с отличием) и до их переезда в Филадельфию Аманда была занята тем, что писала каталоги для онлайн–продаж уличной спортивной одежды. Написав блестящую диссертацию «Последствия индустриальной революции в произведениях Элизабет Гаскелл», она по восемь часов в день в муках сочиняла оригинальные описания достоинств маклаков и всесезонных парок. «Высокие ноты «Угги» и капелька «Пайперлайм» гарантируют стопроцентное отсутствие кошачьего меха!» Аманда шутила, что ей еще повезло — ее лучшая подруга и первая студентка на их курсе, Жизель, вынуждена была красить стены в новых квартирах, а недавно вышла замуж за человека, который учит исцелению звуком группу сыроедов, но Джон понимал, что она просто делает хорошую мину при плохой игре. В свободное время Аманда работала над своим первым романом, правда, она слишком этого стеснялась и, пока писала, ничего не показывала Джону. Наконец она дала Джону почитать свой труд. Он листал роман, и с каждой страницей в нем нарастало беспокойство. Джон искренне, всей душой надеялся, что ошибается, в конце концов, он втайне увлекался творчеством Дэна Брауна и Майкла Кричтона, и все же он не мог избавиться от ощущения, что в романе Аманды не хватает чего‑то очень существенного. Аманда писала прекрасным языком, увлекала, но, когда Джон дочитал до конца, в нем так ничего и не взорвалось. Не было ни автокатастроф, ни убийств, ни тайных братств, ни всемирной чумы. Это была литературная, психологическая проза. Джон понимал, что есть люди, которым нравятся такие книги, но сам не принадлежал к их числу, более того, ему не повезло — его жена написала именно такую книгу и хотела услышать его мнение. Молчание могло вызвать подозрения, и Джон сквозь зубы наврал. |
