Зверь рыскал где‑то на задворках сознания Ситона, вызывая у него непроизвольное мочеиспускание. Нет, Пол не думал, что смог бы описать врачам свои сны. Если бы он на это решился, то, скорее всего, кончил бы свои дни в смирительной рубашке, какие носили воображаемые обитатели психушки – бывшего дома Фишера – за бесчисленными дверями в комнаты‑палаты.
Его навестила мать. Он увидел, что после смерти Патрика она стала ходить с палочкой. Мать погладила его по руке, попеняв на то, что он так похудел. Ситон смахнул слезу и заверил ее, что обязательно поправится.
– На это нужно время, – сказал он. – Время – лучший доктор.
– И молитва, – добавила мать и поднялась. – Твой друг Майкл держит меня в курсе. Приятный юноша, этот Майкл. Из Ливерпуля.
Пол знал, что из всей Британии мать почему‑то отдает предпочтение именно Ливерпулю. Он кивнул:
– Мама, вот увидишь, скоро я буду молодцом. Наберись терпения.
После ее ухода он снова плакал. Ну и что такого? Это в порядке вещей. И душевное нездоровье здесь совершенно ни при чем.
Ситон пробыл в лечебнице восемь месяцев, когда туда приехал доктор Малькольм Коуви. Свой визит тот начал с внимательнейшего осмотра молодых побегов в саду. Если не считать запущенного лабиринта, газоны на территории лечебницы напоминали, по мнению Ситона, ковры ручной работы. Похоже, прирожденные садоводы особо подвержены различным психическим расстройствам. А может быть, сумасшедшим просто хочется упорядочить хоть что‑то в царящем вокруг хаосе.
– Я слышал, вас преследуют привидения? – обратился к Ситону доктор Коуви.
Пол впервые нарушил свои правила и посмотрел на доктора. Конечно, он уже видел этого врача. Его плащ и мягкую шляпу невозможно было не заметить. А еще сизое облако дыма от гаванской сигары в нарушение всех больничных правил. Но Ситон посмотрел Малькольму Коуви прямо в глаза и подумал «Этот другой. У него есть дар».
– Вы вообразили себя жертвой. Вы прямо‑таки испускаете миазмы жалости к себе, которые сгустились вокруг вас, словно аура…
Ситон ничего не сказал.
– …или нимб страданий вокруг святого мученика, если такой образ более подходит для ирландца.
Пол рассмеялся. Не мог удержаться. Ему заметно полегчало. Ощущение было такое, будто с него сняли путы.
– Откуда вы приехали?
– Прочитал о вашем случае.
– И что, там было прямо указано мое имя? В том отчете?
– Нет, конечно. На то и существует врачебная этика. Но отчет здесь ни при чем. Просто письмо от одного из психиатров, которых вы так упорно избегаете. Я предложил проконсультировать вас. Вашей матери тоже написали, и она любезно согласилась. И вот я здесь.
– Зачем?
Коуви поудобнее устроил в кресле свое грузное тело. Повертел так и сяк сигару и наконец пустил в потолок облачко дыма.
– У меня есть кое‑какой опыт в области паранормальных явлений. Скажем так: я допускаю наличие потустороннего, возможность его влияния и последствий. По крайней мере, не отвергаю.
Ситон кивнул.
– Что скажете, Пол?
– Что вы хороший оратор, да еще какой. Для платных слушателей.
– Мне известно кое‑что об истории дома Фишера, – заявил Коуви.
Ситон никому здесь не говорил, что побывал там.
– У вас, кажется, имеется информатор в лондонской полиции?
– Был. Боб Холливелл.
– Вот‑вот. Сержант Холливелл счел своим долгом проследить ваш путь на остров Уайт по кредитной карте. Он связался по телефону с владельцем магазинчика в Вуттон‑Крик, где вы брали напрокат велосипед.
Коуви произнес «велосипед» так, словно это было какое‑то новое слово техники. Интересно, как тогда он должен воспринимать кредитные карты и телефоны? Судя по обхождению, Коуви наверняка чувствовал себя в своей тарелке среди кофеен, оперетты и экипажей. |