Деревянные части здания поросли мхом. Его мягкая темная зелень густо устлала подоконники, облепила каменное обрамление главного входа. Внутри пахло плесенью. Едва стеклянная дверь за Ситоном захлопнулась и он оказался в холле с моргающими флуоресцентными лампами, как сразу почувствовал легкий гнилостный запах. Пол чуть замешкался, гадая, в какую сторону идти, чтобы отыскать пресловутого этика. В уходящем в темноту длинном коридоре было пусто. Ситон двинулся вперед, на ходу заметив, что двери кабинетов по обе стороны коридора пронумерованы, но без табличек с именами. Запах плесени усиливался. Ситон набрел на две двери с обозначением «WC» и символическими мужской и женской фигурками. Он направился в мужскую уборную.

Фаянсовые писсуары тут и там обметала плесень, капающие медные краники над раковинами были поражены грибком, а зеркала были покрыты черными пятнами. Все это Ситон рассмотрел в скудном освещении аварийной лампочки, торчащей из штукатурки над дверью. Лампы дневного света здесь почему‑то не горели. Он спокойно справил нужду, неторопливо вымыл руки и вытер их бумажным полотенцем из диспенсера. Бумага на ощупь казалась пыльной. Наибольшее отвращение у него вызвали зеркала над раковинами, выстроившимися у стены. Возникало почти непреодолимое желание в них посмотреться. Войдя, он ненароком взглянул в одно из них и в его темной глубине уловил как будто мимолетную ухмылку. Да, играть в гляделки со здешними зеркалами слишком опасно.

Ситон скомкал в руке бумажное полотенце и хотел бросить его в прикрученную к стене урну. Но не попал. Он уже взялся было за ручку двери, как вдруг услышал в одной из кабинок сдавленный смешок. Оказалось, что кабинка заперта изнутри, и только теперь Ситон почувствовал, как сильно в туалете пахнет ароматным табаком – очевидно, турецким или египетским Пол наклонился и заглянул под дверь кабинки, где обнаружил ноги в начищенных кожаных ботинках. От ботинок поднимались вверх надетые с напуском архаичные серые холщовые гетры. В тусклом свете аварийной лампочки Ситон разглядел также ряды мелких пуговиц на туго обтянутых щиколотках. Затем одна нога поднялась, явив взору кожаную подошву башмака, и топнула об пол. Обитатель кабинки вновь фыркнул.

– Моя взяла, – послышался раскатистый голос.

Ситон выпрямился и покинул уборную, стараясь по возможности не терять самообладания.

Кабинет преподавателя этики он обнаружил в самом конце коридора. Профессор Кларк сидел за письменным столом. На книжных полках стояли фолианты с его фамилией на корешках и кое‑какие фотографии, где он был запечатлен на официальных мероприятиях, облаченный в академическую мантию. На столе горела лампа Колмана, и в ее ровном ярком свете тени в кабинете казались еще глубже. Блики света играли и на стеклах очков профессора, и поэтому по глазам невозможно было ни прочитать его мысли, ни понять его настроения. Судя по тронутой сединой шевелюре и бакенбардам, ему было хорошо за пятьдесят. Вид у профессора был помятый, изможденный – совсем не такой, как на фотографиях. Ситону было его искренне жаль. За окном открывался вид на темные стволы деревьев. Профессор откашлялся, встал, подошел к окну и в задумчивости посмотрел во двор.

– Известно ли вам, мистер Ситон, что в Суррее произрастает больше деревьев, чем в любом другом графстве Англии?

– Нет, профессор. Этот факт мне неизвестен.

– Ирландский акцент. Вы из Дублина?

– Из Дублина.