– Вы знали ее?

Гибсон‑Гор рассмеялся, выставив напоказ темные пятна на длинных зубах.

– Боже ты мой! Почему бы нам не перейти прямо к сути дела?

Он был одинок. Был ли он при этом гомосексуалистом, неважно, поскольку отгадка таилась именно в его одиночестве. Он жил затворником и теперь наслаждался общением, хотя и на свой эксцентричный манер. На Пола вдруг накатила волна уныния и разочарования. Он понял, что Гибсон‑Гор не был знаком с Пандорой. Если бы он ее знал, то не стал бы уходить от прямого ответа, а его рассказ был бы более пространным. Хотя бы для того, чтобы удержать собеседника, в компании которого он мог вдоволь предаваться воспоминаниям невинной юности.

– Она приходилась мне дальней родственницей, – наконец произнес Гор.

Он поднес чашку к графину с жидкостью, по цвету напоминающей виски, вынул пробку и щедро плеснул из графина в чай, взболтал и отхлебнул.

– Мы с ней ни разу не встречались. И я даже не подозревал о существовании этого дома, пока не унаследовал его в шестьдесят третьем году. Но если бы в нем были спрятаны сокровища, за двадцать лет обитания здесь я обязательно их нашел бы. Однако тут нет ничего, кроме сырости. А в последнее время еще и грызуны завелись. Положим, с древесными жучками я пока справляюсь. Но все равно, какая это ужасная докука – дела домашние!

Ситон ничего не ответил. Он не считал дом в Лондоне обузой и, положа руку на сердце, не мог искренне сопереживать несчастному наследнику.

– Этих способностей у нее не было.

– Каких?

Гибсон‑Гор подавился хрипловатым смешком курильщика, затем принялся нашаривать в карманах халата сигареты. Вынув пачку, он пояснил:

– Так и знал, что вы заинтересуетесь. К домашнему хозяйству.

– Откуда вы знаете?

Зажав в зубах сигарету, Гор протянул пачку гостю, но Ситон с улыбкой отказался. Тогда Гор взял с чайного столика массивную серебряную зажигалку в виде лебедя, прикурил и выпустил голубоватую струйку дыма.

– Сам я с ней не встречался. Зато с ней был знаком мой покойный сосед. И он много чего рассказывал о ее сомнительном времяпрепровождении. О постоянном шуме в доме – разумеется, всегда по ночам. Она была еще та неуемная душа, наша Пандора.

– Она жила в этом доме одна?

Гибсон‑Гор вынул изо рта сигарету и ногтем большого пальца поковырял в зубах.

– Не понимаю, какое вам до этого дело.

– Ровным счетом никакого, сэр. Но если так, то и мой непрошеный визит можно рассматривать как беспардонное и совершенно бессмысленное вторжение.

Расхаживая взад‑вперед, Гор кидал на Ситона взгляды под стать персонажам пьес, которые Джон Осборн ставил на Кингс‑роуд, всего в миле отсюда. Пьес, давным‑давно вышедших из моды.

– Если же взглянуть на дело иначе, то мое присутствие у вас может стать первым шагом ко второму рождению художника, творчество которого по праву должно остаться в истории. Пандора была первопроходцем. Она мастерски владела техникой и не боялась быть оригинальной. Даже мистер Брин соглашался с тем, что у нее исключительный талант фотографа. А ведь он судья со стажем и весьма скуп на похвалы.

Гибсон‑Гор сел. Хмурое недовольство на его лице сменилось задумчивостью, но комментировать слова Ситона он не спешил.

– Вещи такого рода живут своей собственной жизнью. Как знать, может, через год‑другой, если у вас найдутся силы и желание, вы будете курировать ретроспективную выставку работ вашей покойной кузины.