И ей предстояло работать не покладая рук. Она должна была почувствовать облегчение, узнав, что он не будет путаться у нее под ногами. Правда, когда он сообщил ей о своем намерении, она явно не почувствовала никакого облегчения. Зато утром, когда Пол уходил с дорожной сумкой на работу, облегчение уже ясно читалось на ее лице. Лучшее доказательство того, что ненаписанное эссе не давало ей покоя.
Ситон быстро и легко писал. Расследование и написание статей были его хлебом насущным. Сейчас он, журналист‑профессионал, выполнял не более чем любительское задание. Но до сдачи эссе оставалась всего одна неделя.
Парусиновая сумка была засунута под рабочий стол, а в ней среди смены белья находился и дневник Пандоры. Пол вполне мог не брать дневник с собой. Но его нельзя было оставлять в их крохотной квартирке, где он наверняка попался бы на глаза Люсинде. Нельзя было спрятать его и в редакции газеты, хотя именно таким был первоначальный план Ситона. Но в пятницу к вечеру в офисе было слишком много любопытных глаз и шаловливых рук. Поэтому благоразумнее было взять его с собой. Пару остававшихся до обеда часов Пол потратил на бессмысленные рутинные звонки, периодически отлучаясь на кухню за чаем. Ровно в час дня он сделал отметку об уходе в специальном журнале и помахал всем на прощание.
Его путешествие не шло ни в какое сравнение с переправой, описанной в дневнике Пандоры. Сев на поезд на вокзале Виктории, Пол добрался до Портсмута и оттуда на пароме переправился в Фишбурн. Пандора не узнала бы нынешний Портсмут. Бомбежки и тяготы войны, которой она избежала, сделав свой выбор между жизнью и смертью, превратили его в груду развалин. Затем город быстро и дешево построили заново из стекла и бетона, не слишком заботясь о сохранении его исторического облика, а описанные Пандорой неуклюжие суда имперского флота давным‑давно пустили на металлолом. Панорама, открывавшаяся Ситону с прогулочной палубы, куда он вышел подышать морским воздухом, была совсем как на полотнах Дюфи[66] со смазанными пятнами парусов и размытыми полосами кильватерных струй. Только форты Солента своей суровой монументальностью нарушали игривую, в духе Энид Блайтон,[67] атмосферу плавания.
Пол прошел пешком целую милю от фишбурнской пристани до Вуттон‑Крик и уже там, в магазине спорттоваров, взял напрокат горный велосипед. Прямо в примерочной он снял костюм и переоделся в шорты, спортивную майку и кроссовки, которые привез с собой в холщовой сумке. Редакционную одежду он запихнул в сумку, а ту, в свою очередь, убрал в дешевый рюкзак, чтобы ничего не мешало крутить педали. Пол купил подробную карту острова и, проехав по жаре милю для обкатки велосипеда, остановился на обочине в тени изгороди продумать маршрут. Было уже начало шестого. Но жара так и не спадала. После туманного Лондона небо над островом казалось бескрайним. Ситон вдыхал аромат диких цветов, росших у изгороди за его спиной.
Пока он отдыхал у дороги, мимо проехали всего две машины. Сначала протрясся «Ситроен‑2СУ», нагруженный ведрами, лопатами, мячами и свернутыми купальными полотенцами. Из открытого окна у места водителя доносился пронзительный голос. Джонни Митчелл,[68] исполняющей что‑то душераздирающее из альбома «Blue». Затем, щеголяя деревянной отделкой, появился великолепный «моррис тревеллер», тянущий за собой целый дом на колесах.
«Да, островная жизнь совсем не такая, как в Хэкни», – думал Пол, садясь на велосипед.
Ему вдруг пришло в голову, что с того дня, как он впервые услышал имя Пандоры Гибсон‑Гор, прошла ровно неделя. Он сидел тогда с друзьями на крыше школы искусств Святого Мартина и на изнуряющей жаре пил дешевое «Ламбруско». Стюарт Локиер вырядился а‑ля Франшо Тоун из фильма «Пять гробниц на пути в Каир». |