Иеронимус снял с пояса кошелек, отдал комедианту. Балатро взял, развязал, сунулся, поворошил монеты.

    -  Ладно, - только и проворчал он.

    И напрягся, глядя куда-то за плечо Иеронимуса.

    Мракобес обернулся. Тень рослого мужчины. Ремедий. И в руках аркебуза.

    Балатро оттолкнул от себя Иеронимуса, шагнул навстречу Ремедию. И Клотильда, выскочив из телеги, бросилась к нему, обхватила обеими руками, повисла на шее мельничным жерновом - увесистая все-таки девица. Растерявшись, Ремедий смотрел в ее сумасшедшие глаза. А женщина прошептала в самое его ухо:

    -  «Любовь» бьют только «Любовью», монашек.

    Балатро повернулся к Иеронимусу.

    -  Отпусти его с нами.

    -  Я никого не держу, - возразил Иеронимус.

    -  Отпусти, мать твою, - зарычал Балатро. Бледное рябое лицо комедианта пошло красными пятнами.

    И Иеронимус сказал:

    -  Ремедий, уходи с ними.

    Балатро забрался на телегу, устроился рядом с Арделио. Клотильда сняла руки с шеи Ремедия, пошла за своими товарищами. Гордо шла, танцующим шагом, будто готовилась запеть перед толпой.

    Телега скрипнула, дернулась, тронулась с места.

    Иеронимус кивнул Ремедию.

    -  Иди, догоняй их. ТЕПЕРЬ они доберутся до Страсбурга.

    Ремедий все еще мешкал.

    -  Идти за ними?

    Иеронимус молчал. Солнце вставало над горами, начал таять иней на опавших листьях. Ремедий побелел, метнул взгляд в ту сторону, куда двигалась телега. Ее еще видно было между деревьями.

    А Иеронимус молчал.

    Ремедий переступил с ноги на ногу.

    -  Так мне что… за ними? - снова спросил он.

    -  Идти куда-то - по-твоему, значит обязательно за кем-то? - спросил его Иеронимус.

    Очень тихо спросил.

    Путаясь в одежде, Ремедий пошел вниз по лесной дороге. Несколько раз спотыкался, оборачивался, но Иеронимус больше не смотрел на него.

    И с тем ушел солдат.

    Дозор дал о себе знать к полудню. Неприятная это была встреча. Из-за деревьев бесшумно выступили солдаты. Как на подбор, все рослые, с красивыми сумрачными лицами. И вроде бы немного их было, а казалось, что лес полон ими.

    И они не проронили ни слова. Просто показались из леса. Безмолвные, грозные. Их темные глаза смотрели на путников неподвижным, ничего не выражающим взглядом.

    Под этим взглядом вдруг съежился, сжался и заверещал невразумительное Варфоломей. Румянец залил его бледное, тонкое лицо.

    Бурно зарыдал Михаэль Клостерле - в голос, не стыдясь.

    А Витвемахер побледнел и пал на колени.

    Стоя рядом, сказал Валентин:

    -  Можно было бы перечесть все кости мои, а они СМОТРЯТ И ДЕЛАЮТ ИЗ МЕНЯ ЗРЕЛИЩЕ…

    При этих словах блаженный Верекундий рванул на тощей груди ветхие одежды, выставив напоказ все свои кости.

    А дозорные стояли и смотрели.

    Иеронимус поднял голову и встретился глазами с одним из солдат. И вдруг увидел, что в этих бесконечных глазах таится вовсе не безразличие.

    Любопытство. И грусть.

    -  Да будет воля Твоя, - сказал Иеронимус.

    Торопя пленных тупыми концами копий, стражи гнали их через лес.