|
Мощный косящий удар по лодыжкам подрубил его точно гнилую осину. Ведущий брякнулся всей спиной на татами и взглядам изумлённой публики предстал… да-да, именно Инквизитор. С иконой Святого Николая Чудотворца в высоко поднятой руке, в короткой селенитовой броне, скрывавшей лёгкий армированный титаном доспех, он выглядел живым воплощением разбуженной совести. Глаза его горели яростной нетерпимостью, а плотно сжатые губы выдавали решимость и даже непреклонность намерения, обуревавшего его. С него самого в эту минуту можно было бы писать икону.
— Очнитесь, люди! Вы похожи на планктон, несомый течением! Может быть, именно в эту минуту следует остановиться и спросить самого себя: кто я? и для чего живу? — Что за херня?! Это что за клоун? Кто это такой?! — раздались нестройные выкрики с разных концов помещения, но Евгений Ильицинский повысив голос, легко их перекрыл: — Можно жить, как свинья, уткнув лицо в корыто с помоями… можно ходить по грязи и упиваться этим… но подняв глаза, человек может видеть небо. У каждого из вас есть возможность увидеть небо. И каждому из вас Господь Бог в Своей неизречимой милости… — Фома, это что? — твои потуги разнообразить репертуар? — закричал бармен, но я тут же на него цыкнул: — Тихо, придурок, иначе умрёшь первым! Не видишь — проповедь! И бармен, крайне озадаченный, притих. Впрочем, я допускаю, что он попросту не знал значения слова «проповедь». — Пош-ш-шёл во-о-он! — заревел вдруг Пиранья, до того тупо глядевший на Инквизитора. Он вдруг рванулся к Ильицинскому с явным намерением снести его с татами, да только не учёл того обстоятельства, что казачий проповедник отнюдь не в первый раз взялся за непростое дело сеять в мрачных закоулках бандитского сознания ростки вечного, разумного и человечного. Сказать, что Евгений имел в этом деле немалый опыт значило бы сказать мало; на самом деле опыт Инквизитора был богат, оригинален и прямо-таки огромен. Педерастическое племя в разных частях Вселенной потеряло на проповедях Инквизитора не одну тысячу своих адептов. Перефразируя слова замечательного классика русской литературы, можно сказать, что быть убийцей педераста — это звучит гордо! А убийцей тысяч педерастов? То-то…! Впрочем, драчун без правил, имевший мозг размером с голубиное яйцо, ни о чём таком не мог и помыслить. Бросившись на Инквизитора, он допустил очень серьёзную ошибку. Возможно самую серьёзную в своей жизни, полной и без того всевозможных ошибок. Я давно уже заметил, что человек с немалым жизненным опытом и отсутствием всякой брезгливости в рукопашном бою страшен. И с тем, и с другим у Инквизитора всё было в порядке, так что не стоило местному дурачку столь неосторожно задевать его. Ох, не стоило! Окованный титаном ботинок Ильицинского воткнулся ему прямо в губы, удачно поймав противника на противоходе. Поставленный удар ногой — это как езда на велосипеде. Научившись правильно бить один раз, человек сохраняет этот навык на всю жизнь. Голова Пираньи дёрнулась назад — и было отчего! — он ничком плюхнулся на покрытие татами, а Ильицинский, аккуратно опустив ногу, торжественно провозгласил: — Люди, будьте же добрее, не надо бросаться на меня. Всё равно, коли Бог не попустит — ни один волос с головы моей не упадёт! Алканавты и бандиты притихли. То, как дурачок Пиранья сел зубами на ботинок проповедника, произвело впечатление на многих. Фома, пришедший в себя после падения, потихоньку убрался с борцовского ковра, постаравшись проделать это как можно быстрее и незаметнее. Пиранья же, оглушённый ударом, но не потерявший сознания, откатился от Инквизитора, прикрыв лицо руками. Сквозь его пальцы обильно текла кровь. Ильицинский обвёл взглядом притон. Кто-то из присутствующих поёжился, кто-то напротив, с немым вызовом встал со своего места. |
