Костяная Голова, прохаживавшийся между склонёнными к полу заключёнными, остановился перед одним из них и, слегка толкнув его ботинком, осведомился:

— Эй ты, обезьяна, ответь, тебе всё понятно?

— Да, всё, — встрепенулся урка. — Ни тления, ни излияния Господь Бог не претерпевает!

— Хорошо, тогда живи, — разрешил Костяная Голова и тут же толкнул его соседа. — А тебе, сволочь, всё ли ясно в словах проповедника?

— Всё очень доходчиво, — поспешил заверить тот. — Я очень благодарен Дионисию Ареопагиту! Готов вымыть ему ноги и выпить мыльную воду! Мне в детстве диагностировали имбецильность, но тем не менее я всё понял из сказанного: Бог не имеет ни вида, ни образа, ни качества. Как услышал эти слова — всё сразу понял! Спасибо господину проповеднику за то, что он тратит время на нас, сирых и убогих!

— Ну ла-а-адно… — протянул задумчиво Константин, с сомнением поглядев на болтуна. — Э-эх, шваркнул бы я всех вас без разбора… да только нельзя на проповеди! Ну, да ладно, в другой раз!

— А что же делаете вы, узники Даннеморы, предоставленные сами себе? — провозгласил Ильицинский, ещё выше воздев над головою икону. — Вы погрязли в самых отвратительных богомерзких пороках, распутстве телесном и нравственном, блуде физическом, словесном и умственном. Вы, сотворённые по ангельскому образу и подобию, оскверняете свою мужскую природу, совершая противоестественные, богомерзкие и богопротивные соития друг с другом, не только не стыдясь греха, но прямо наслаждаясь им. Вы выпячиваете напоказ…

Инквизитор неожиданно умолк и до моего слуха донёсся звук вентиляторных двигателей экраноплана. Звук всё нарастал и через несколько секунд всем нам стало ясно, что летающий аппарат тюремной охраны завис над зданием, в котором мы находились.

В другой бы раз я сказал: мне пофиг — я сделан из брони и мяса! Но не в этот раз… Всё-таки даже самая устойчивая психика имеет определённый предел отпускаемых на день переживаний и страхов. За последние несколько часов я уже успел побегать во рву с гамарджопами, пострелять из-под корней дерева, подраться врукопашную с бандитами в лесополосе и замочить местного «капо» с его двумя телохранителями. И вот опять над головой тревожно зарокотали двигатели «цивилизаторских» экранопланов. Так и хотелось воскликнуть: «доколе?»

Впрочем, вопрос этот следовало признать риторическим, а потому ответу не подлежащим.

Каждый из нас знал свой манёвр: Костяная Голова подался к двери, чтобы оценить обстановку на улице, я — у одному из окон, Батюшка — к другому.

— Со стороны космодрома движется группа тюремщиков в тяжёлых доспехах, — негромко доложил Константин. — А у гостиницы напротив их уже шестеро. Там что-то произошло?

— Да, кое-что, — кивнул я. — У ребят неплохо поставлено внутреннее осведомление. По-моему, одна половина жителей Чек-Пойнта занимается только тем, что «стучит» тюремщикам на вторую половину.

— Выходим в окно, без вопросов! — решил Ильицинский.

Я аккуратным ударом ноги выставил окно, противоположное входу и все мы, с присущей нам отвагой, ломанулись на задний двор. Первым выбросили в окошко Серёжу Лазо; я же уходил последним. Перед уходом не отказал себе в маленьком удовольствии, подошёл к промоутеру и напомнил тому о себе:

— Помнишь мою ставку? Пиранья проиграл!

Тот без слов отсчитал мне тысячу УРОДов. Напоследок я нацепил маску и грохнул шумодымовой гранатой синего цвета.

Получилось задорно. Конечно, шум, визг и яркий свет горящей гранаты привлекли внимание «цивилизаторов» на улице, но этой беды нам, по-всякому, избежать бы никак не удалось.