Атрелла мрачно смотрела на епископа и папу Витунга. Тот молчал, предоставив объясняться старому другу.

— Объясните по-человечески, почему моя мама неизвестно где и неизвестно, жива ли, почему мой отец — один, а вырастил меня другой? — потребовала девушка.

Епископ открыл было рот, но Атрелла добавила:

— Только без вранья, хорошо?

— Для того, чтоб ты все правильно поняла, я хочу тебя спросить кое о чем, — продолжил отец Индрэ.

Атрелла кивнула.

— Ты лечила тех двоих: хозяина гостиницы, у которого был рак, и моряка с отрубленной ногой. Что ты чувствовала, когда их исцелила?

Атрелла удивилась, задумалась:

— Нууу, я сильно устала, это с Жабелем — так сильно, что уснула и думала, что мне все приснилось, а когда узнала, что это все правда, жутко перепугалась, — епископ понимающе кивнул. — А с Юргесом было здорово! Я тоже устала, но было очень приятно. И еще моряки так орали… и хвалили меня. Даже неловко. Ой! Они же мне денег дали!

Витунг заинтересованно и с долей ревности спросил:

— Много?

— Триста литов, папа! Я не хотела брать, а капитан заставил.

— Не сбивай ее, Вит! — строго сказал епископ. — Ты ведь понимаешь, к чему я веду?

— Понимаю, — ответил Витунг и умолк.

— Значит, очень приятно, — повторил епископ слова Атреллы.

— Да, а что такого? — она не понимала, к чему ведет отец Индрэ.

— Пока ничего.

— А какое это имеет отношение к маме?

— Самое прямое, дочь, — советник впервые назвал девушку так. — Тебя не удивило, что ты смогла исцелить случаи, когда иные лекари и не брались? — Атрелла пожала плечами. — Ты об этом не задумывалась. Витунг делал операции гендерам с тобой вдвоем. Ну, скажи, Вит, что у тебя вышло без нее?

Профессор опустил голову:

— Ничего. Я отказал…

— Воот! — торжествующе протянул епископ. — Ты унаследовала талант своей матери. Она одна делала уникальные операции. Мы с Витом однажды видели, как она разом лечила двоих. Можешь себе такое представить? — Атрелла изумленно помотала головой, отчего косички похлопали ее по щекам. — А это было. Ты сидела как-то у меня на лекции, помнишь? Это все уже дипломированные лекари. Сколько их было, помнишь?

Атрелла покачала головой: "Нет".

— А я скажу, это выпуск прошлого года. Семьдесят лекарей, точнее, семьдесят три человека. А сколько из них решились бы в одиночку приживить ампутированную ногу?

— Не знаю.

— Никто! Я преподаю в университете без малого двадцать лет, а такие способности, как у тебя, Вита или меня, я встречал — по пальцам можно пересчитать.

— Это я поняла, — кивнула Атрелла, — я же работала летом в госпитале. Лекари, и старшие даже, не могли делать того, что я могу, что мы с папой делали. Но при чем тут мама? Не понимаю.

Епископ смотрел на дочь. Симпатичная девочка, еще ребенок — с косичками. Он видел в ней любимую, настолько Трелька походила на молодую Релину.

— Когда мы оканчивали университет — мы трое, я, Вит и Релина — мы были молодые и глупые. Любые хвори казались нам пустяком. О чем мы думали? Вылечить всех… Зачем? Сейчас, уже к старости, я понимаю, что болезни — это намеки, знаки. Ведь кто посещает храмы, исповедуется, тот не болеет. И ты это знаешь! Но ведь, что удивительно, все это знают — а в храм и на исповедь ходят единицы из сотен, десятки из тысяч.