Были ли тому виной неверный свет лунокольца, изменение темпоральной вероятности или парадоксы восприятия, но зеленые лицо выглядело сейчас более человеком, нежели иномирным зеленым созданием.

— Но ничего этого не произошло, — мрачно сказал доктор Алимантандо. — Я так и не пересек Великую Пустыню, вы так и не возникли.

— Лучше сказать, что ландшафт вероятностей кардинально изменился. Вероятность того, кто вел тебя через пустыню, существенно понизилась, а моя — настолько же повысилась. Временные линии сходятся, помнишь? Видишь ли, комета уже летела сюда — ура–ура — год, и еще год и еще год и еще день. История немного изменилась после того, как ты оставил Дорогу Отчаяния: места, времена, персонажи, но мировые линии сошлись. Пальцы–поезда столкнулись лоб в лоб на начертанной слюной дороге. — Зеленый народ снова восстанет, как Афродита из раковины — из твоего лба, доктор А., и отправится в странствия по времени в поисках дружественной ему эпохи и цивилизации. Его ждут преследования, видишь ли. Коричневую, желтую, красную, черную, даже грязно–белую кожу можно еще как‑то принять, но зеленую? Зеленую?

— Но ты сам, лично, открыл мне секрет Темпоральной Инверсии, которая была ключом к хронодинамизму; с ее помощью я спас Дорогу Отчаяния от кометы… и уничтожил вас.

— Хороший аргумент, мой добрый доктор, но не вполне корректный. Ты не уничтожил меня, ты дал мне жизнь. Я производное потока событий, приведенного в движение тобой.

— Твоя загадочность становится утомительной.

— Терпение, терпение, мой добрый доктор. Видишь ли, я не то зеленое лицо, что вело тебя сквозь Великую Пустыню. Ты рассоздал его, бедное дитя, хотя я думаю, что он еще возникнет вновь и, может быть, снова проведет тебя через пустыню гальки, пустыню камня и пустыню песка. Временные линии сходятся. Нет, я совершенно другое зеленое лицо. Может быть, ты видел меня раньше? — Доктор Алимантандо исследовал виридиановое лицо и оно показалось ему смутно знакомым: расплывчатое воспоминание, образ–намек из другого времени, отображенный в нефрите.

— А теперь — совершенно неприемлемая часть вечера, — объявило зеленое лицо. — Хотя я не должен существовать, я существую. Следовательно, тому должна быть сверхнаучная причина; чудесное основание. — Зеленое лицо подняло одну ногу, балансируя на другой. — Одна ноги, десять ног, тысяча ног, миллион ног: все ноги науки не позволят ей устоять без помощи одной волшебной ноги. — Оно опустило вторую ногу на пол, изогнулось, потянулось. — Наука, отвергающая то, что она не в силах объяснить — вообще не наука.

— Метафизическая чепуха.

— У тех древесных существ, которых ты посещал, тоже есть наука — постижение непостигаемого. То, что мы зовем мистикой и волшебством, становится наукой на более высоких уровнях организации, и возгоняется, как божественный нектар, в витках Спирали Сознания: такова их наука. Они изучают неизучаемое, чтобы познать непознаваемое: да и к чему пытаться узнать только то, что можно узнать?

— Ты, как и раньше, рассыпаешь передо мной ребусы и рифмы, — сказал доктор Алимантандо, теряя терпение.

— Аллитерация! Я люблю аллитерации! Хочешь ребус? Вот тебе ребус: как меня зовут?

Доктор Алимантандо крякнул от досады и сложил на груди руки.

— Мое имя, добрый доктор. Узнаешь мое имя — узнаешь все. Подсказка: это обычное имя, не мешанина из букв и цифр, и это мужское имя.

И по той причине, по какой никто, даже сопротивляясь, не может устоять перед игрой в слова, доктор Алимантандо принялся предлагать имена. Он предлагал, предлагал и предлагал имена во тьме и холоде ночи, но зеленое лицо, скорчившееся на полу меж липких железнодорожных путей и постепенно делающееся все более знакомым, лишь качало зеленой головой и отвечало: нет, нет, нет, нет, нет.