И он все‑таки простоял здесь до заката, рассказывая. К тому времени, когда он закончил рассказывать о своих странствиях в мертвых миллиардолетних пластиковых лесах, о полимерной флоре и фауне, зарисовки которых хранили его блокноты, о будущих достижениях человечества, грандиозных успехах науки, в сравнении с которыми вершина технологии этого века — терраформирование планеты — выглядит мелко и незначительно; к тому времени, как он поведал о покрывающих всю планету джунглях, в которых разыскал он людей, лишившихся всего человеческого и в такой степени изменивших себя, что они превратились в мясистые красные грозди органов, одутловатые древесные создания с крепкими панцирями и цепкими щупальцами, погрузившие свои разумы, способные изменять реальность, в бездну Всевселенной, причащаясь величественных межпространственных сил, владычествующих в ней; к тому времени, как он рассказал обо всем этом, а также о солнце, покрывшемся слоем льда; о расплавленных скалах новорожденной земли, в которые беспрерывно били перуны Творения; о святой Катерине, сажающей Древо Мирового Начала на голых красных скалах Хрисии, о вершине Олимпики, высочайшей горы в мире, о небе над ней, простроченном лазерными лучами партаков, с помощью которых РОТЭК отражал иносистемных агрессоров, известных под именем Селестиев, в самый первый день 222–ой декады; и о том, как этим утром, этим самым утром, он пил чай, сидя на поверхности покрывающего планету льда и любуясь зрелищем раздутого, умирающего солнца, выбиравшегося из‑за горизонта, и о причудливых геометрических узорах, пронизывающих этот лед, которые он счел остатками человеческой деятельности в эти последние времена; к тому времени, как она закончил рассказ, долгие тени выползли из‑под зонтичного дерева, в воздухе повеяло вечерней прохладой, лунокольцо засверкало в вышине, а Ева Манделла вплела доктора Алимантандо и все его истории о вещах чудесных и ужасных в ткань своего гобелена нитями яркого лесного зеленого, боевого фиолетового, болезненного красного и льдистого голубого цветов, сквозь которые бежала серая нить странника во времени.

— Однако, — сказал доктор Алимантандо, — за все время моих странствий по истории этого мира не удалось мне найти эпоху зеленых лиц, хотя вся история испещрена их следами. — Он посмотрел на серебряный браслет лунокольца. — Они есть даже здесь. Я думаю, здесь их больше, чем где‑либо еще. Ведь именно зеленое лицо привело меня на это место, чтобы я основал здесь Дорогу Отчаяния.

— Глупец, — сказала Ева Манделла. — Всем известно, что Дорога Отчаяния основана указом РОТЭК.

— Существует столько разных историй, — сказал доктор Алимантандо. — Освободившись от уз времени, я видел отблески такого их количества, бегущих параллельно этой, что уже не уверен, которая из них истинна и реальна. У Дороги Отчаяния множество других начал и других завершений.

Тут доктор Алимантандо в первый раз увидел, над чем работает Ева Манделла.

— Что это такое? — воскликнул он с большим изумлением, чем способен вызвать любой гобелен.

Эта вспышка вернула Еву Манделлу, медленно уплывающую назад, в пустыню призраков, к действительности.

— Это моя история, — сказала она. — История Дороги Отчаяния. Все, что когда‑либо случалось, вплетено в этот гобелен. Даже ты. Видишь? История подобна ткани; каждый человек — это нить, снующая туда–сюда вслед за утком событий. Видишь?

Доктор Алимантандо расстегнул долгополое пылезащитное пальто и извлек рулон ткани. Он развернул ее перед Евой Манделлой. Она вгляделась в нее в серебристом свете лунокольца.

— Это же мой гобелен. Откуда он у тебя?

— Из далекого будущего. Это не первый мой визит в Дорогу Отчаяния. — Он не сказал ей, где он нашел его — на станке, погребенном под засыпанными песком руинами будущей Дороги Отчаяния, мертвой, опустевшей и медленно поглощаемой пустыней.