— В таком случае он хочет пить, — сказал Раэл Манделла и кивнул Персис Оборванке, чтобы та наполнила стакан холодным маисовым пивом.

— Душевно благодарен, — сказал Длань своим странным далеким голосом. Приглашение было сделано и принято. — Можем ли мы снять сапоги? Великая Пустыня тяжела для ног.

Он снял гитару, сел за стол, и сияние картинок на костюме причудливо оттенило его хищные черты. Дети расселись вокруг него, ожидая награды за чудесную находку. Человек, которого звали Длань, стянул сапоги — и раздались крики ужаса.

Его ноги были узкими и изящными, как женские руки, пальцы — длинные и гибкие, а колени гнулись назад так же, как и вперед, словно у птицы.

Бурю успокоила Персис Оборванка, сказав:

— Эй, сударь, не сыграете ли нам что‑нибудь на гитаре?

Глаза Длани отыскали говорившую, укрывшуюся в тенях за барной стойкой. Он встал и сделал сложносоставной поклон, невозможный в исполнении менее гибкого существа. Замедленные изображения распускающихся цветов пробежали по его костюму.

— Дама просит и мы подчиняемся. — Он поднял гитару и взял аккорд. Затем он коснулся струн длинными тонкими пальцами и выпустил в воздух рой нот.

Никогда еще не звучала музыка, подобная той, что исполнялась тем вечером в Б. А. Р./Отеле. Музыка вбирала звук из столов, стульев, зеркал и стен; она находила мелодии в спальнях, на кухне, в кладовой и в сортире, вытаскивала мотивы отовсюду, где они лежали годами, никем не замеченные; они отыскивала их, вбирала в себя и делала своей частью. Были тут мотивы, под которые ноги начинали притоптывать, и такие, от которых башмаки сами пускались в пляс. Были мотивы, опрокидывающие столы и заставлявшие посуду дребезжать. Мотивы, от которых улыбались, мотивы, от которых рыдали и мотивы, посылающие сладкие мурашки вдоль хребта. Была великая древняя музыка пустыни и легкая, воздушная музыка небес. Была музыка танцующего огня и бесконечное пение далеких звезд, веселье, волшебство, скорбь и безумие; музыка скакала, музыка рыдала, музыка хохотала, музыка любила, музыка жила, музыка умирала.

Когда она закончилась, никто не мог поверить, что она закончилась. Никто не мог поверить, что всего лишь один человек с гитарой на колене сотворил эту могущественную музыку. Звенящая тишина заполнила воздух. Длань сгибал и разгибал причудливые пальцы на руках и ногах. На его костюме горел красным и багряным пустынный закат. Наконец Умберто Галлацелли спросил:

— Откуда вы пришли, сударь?

Никто не слышал, как вошел господин Иерихон. Никто не видел, как он сел у барной стойки. Никто даже не подозревал, что он здесь, пока господин Иерихон не произнес:

— Я скажу тебе, откуда он, — и указал на потолок. — Я прав?

Длань поднялся, напряженный и ощетинившийся.

— Извне, верно? — напирал господин Иерихон. — Ноги… с такими рождаются для жизни в невесомости. Дополнительные руки. И видеокостюм — универсальный инструмент орбитального персонала РОТЭК для быстрого представления информации: полагаю, сейчас он в отсутствии данных прогоняет случайные тестовые шаблоны, не так ли?

Длань не сказал ни да, ни нет. Господин Иерихон продолжал.

— Итак, что же ты делаешь здесь? Законы исключения запрещают адаптированным к космосу существам спускаться на поверхность планет без пермизо. Есть у тебя пермизо? — Длань напрягся, готовый бежать; гитару он держал перед грудью, словно защищаясь. — Может быть, нам следует поговорить с окружным инспектором, мэром Домиником Фронтерой. Он мог бы навести о тебе справки у ребят РОТЭК в Фарфоровой Горе.

Несмотря даже на чудовищно обширный опыт Высоких Пращуров, господин Иерихон оказался не готов к тому, что Длань сделал в следующий момент. Визжащий аккорд красной гитары скрутил мир в жгут и впился в мозг хромированными зубами.