— Я пришел за тем, что ты украл. Настало время.

Обладатель пронизывающего голоса выступил из укрывавших его теней с той же непринужденностью, с какой человек перешел бы из одной комнаты в другую.

Он был высокий и худой — я никогда не видела столь истощенного демона, — однако изяществом и грацией этот обтянутый золотистой кожей скелет не уступал самой Софии. Его волосы изумляли: это было нечто вроде уплотненного льда, заплетенного во множество косичек, отброшенных назад и перевязанных красными лентами. Создавалось впечатление, что эта фантастическая прическа вытягивает из него саму жизнь, ибо даже просторная, мешковатая черная роба, перехваченная обтрепанной веревкой, не скрывала крайней степени изможденности. Узкие желтые ступни, мозолистые и когтистые, царапали мозаичный пол, кисти рук были как у скелета, будто, помимо сухожилий на его костях, не осталось никакой плоти.

«Но глаза! О боги, его глаза!»

Тьма его глаз не подсвечивалась изнутри накалом внутренней энергии, они были совершенно черны — но не пусты. Эти очи представляли собой горестные провалы на лице, выражавшем отчаянную скорбь, подобную раскаленному кому, застрявшему в горле.

В горле — или у меня в животе.

Наши взгляды встретились, и боль в моем животе сжалась в единый огненный кулак. Ибо мне была знакома эта печаль.

Я тоже теряла близких. Их имена звучали в памяти скорбной литанией, и каждое имя было болезненной зарубкой на моем сердце. Льюис, опекавший меня социальный работник, убитый наркоманом ради дозы чилла. Дорин, убитая демоном, вознамерившимся перехватить у Люцифера власть над адом. Джейс, прикрывший меня собой от ка пожирателя. Эдди, погибший в своей лаборатории из-за вероломства сотрудницы-седайин. И Гейб, моя лучшая подруга, встретившая смерть в саду, загубленная предательницей, которую мой бог попросил меня пощадить.

Мучительные воспоминания о каждом из них сдавили мне горло, когда я всматривалась в бесконечную черноту этих глаз. Кем бы ни был этот демон, он знал, что такое потеря. Он потерял что-то очень важное.

Нет. Не что-то — кого-то.

Меня скрутил очередной спазм. Я привалилась к Джафримелю, взгляд мой подернулся черно-красной пеленой, скрывшей беловолосого демона. Джаф прошептал что-то, но я не разобрала его слов. У меня вырвался резкий вздох, и я задумалась, кто мог издать такой болезненный жалобный стон.

Оказалось, я сама.

— Ты лишился последних остатков разума, если он вообще у тебя был. — Голос демона обдавал ледяным бесчувствием. — Значит, это правда. Ты пал, совершил грех, за который карал других.

— Разве между нами может идти речь о грехе? Похоже, ты провел слишком много времени среди людей.

Джафримель обнимал меня, и знак на моем плече испускал тепло, наполняя мое измученное тело и помогая мне бороться с ужасными когтями, терзавшими чрево.

«О Анубис, как больно! Как больно! — Я судорожно втянула воздух. — Anubis et'her ka! Владыка, мой бог, помоги!»

И снова боль отступила, но это не принесло облегчения. Как могла я воззвать к нему? С какой стати он стал бы откликаться? Ведь я предала себя, и мука стала моим наказанием.

— Я нес покаяние среди смертных, а от тебя по-прежнему смердит адом и убийством, Убийца Родичей.

Голос его возвысился, заставив содрогнуться весь храм. Неожиданно между всепоглощающими вспышками боли моему затуманенному взору открылись вибрирующие белые стены Софии с проступающей на них кровью.

«Дыши, Дэнни. Дыши».

Но я не могла вздохнуть, пока не прошел очередной спазм. Вся в поту, трясущаяся, скрученная, я обвисла на руках Джафримеля.

«Самое время привести нервы в порядок, солнышко. И вообще, какого черта? У меня все было хорошо».

Но когда это было? Давным-давно. С тех пор я только и делала, что меняла горе на злосчастье, беду на потерю, ужас на муку, получая удар за ударом, и каждый раз все заканчивалось плачевно — утратой чувств.