— У вас есть какой-нибудь план?

     — Нет, но у меня есть ты. — Сен-Жермен усмехнулся. — Это тебя ведь принимают за тугодума. Так что в твоем присутствии кто-нибудь может и распустить язычок. Слушай, запоминай, постарайся тут примелькаться. — Он потер ладонями лоб. — Как ни крути, а раджа нас все-таки обыграл. Чужой дом — это всегда тюрьма. Пусть комфортабельная и без решеток, но все же тюрьма.

     — А за тюремщицу в ней сестра князя? — Встав со стула, Руджиеро принялся промерять стены лаборатории, пользуясь длинной веревкой с навязанными на ней узелками.

     — Думаю, нет. Эта женщина… слишком своеобразна. И потом, она старше раджи. Приказывать ей он не может.

     Слуга ничего не ответил. Наморщив лоб и шевеля прилежно губами, он наносил на пергамент столбцы римских цифр. Сен-Жермен усмехнулся. Арабская цифровая система была гораздо удобнее, но упрямец упорно не хотел ее признавать.

     — Дождям пора бы и прекратиться. Как только подсохнут дороги, Шола подвезет новую партию ингредиентов, и дело пойдет.

     — У нас не хватает посуды, — пробурчал Руджиеро, становясь на колени и заводя веревку за шкаф.

     — Когда получим песок, я выдую все, что нам нужно. — Сен-Жермен потянулся. — Меня больше заботит нехватка белой латуни. Если Шола ее не поставит, придется наладить свое производство. Это добавит хлопот.

     Руджиеро поднялся на ноги.

     — Два небольших мешка с землей стоят в этом шкафу. — Он говорил на одном из самых вульгарных латинских наречий, порожденных трущобами Остии и вышедших из обихода около восьмисот лет назад. — Что касается остального, то половина земли у вас под матрасом, а вторая — под ложным дном сундука. Еще один мешок я снесу на конюшню, как только мы заведем своих лошадей.

     — Превосходно, — откликнулся Сен-Жермен.

     Они замолчали, погрузившись в работу, и не произнесли больше ни слова вплоть до тех пор, пока в комнату не вошел главный евнух владелицы дома Бхатин.

     Евнух с достоинством поклонился одетому в черное инородцу, полностью игнорируя присутствие Руджиеро.

     — Высокочтимый гость моей достойнейшей госпожи, — произнес он высокопарно. — Мне поручено сообщить, что она хочет видеть тебя. Будь же любезен незамедлительно проследовать вместе со мной в покои дочери раджи Дхармасвала и сестры раджи Датинуша, ибо даже малейшее ожидание может ее оскорбить.

     Сен-Жермен не очень-то разбирался в тонкостях местного этикета, однако знал, что цветистостью речи можно загладить многие промахи в поведении, и потому, вежливо поклонившись, сказал:

     — Достопочтенный домоправитель, не сомневайся, что твое сообщение наполнило неизбывной радостью все мое существо. Позволь мне лишь отдать моему слуге надлежащие приказания, дабы тому не вздумалось посвятить бренной праздности время, которое я проведу у твоей уважаемой госпожи.

     Он повернулся к Руджиеро и уже по-гречески произнес:

     — Я, как ты понял, иду к Падмири.