Звучало вполне невинно.

— Вы не знаете, никому не нужна хорошая горничная? Может быть, вам или вашему отцу?

— Вы с ума сошли?

— Ничуть. Ладно, поговорим об этом вечером. До свидания.

Он медленно поднялся к себе в номер. Рисковать он не хотел. Рекомендательные письма необходимо спрятать. Нужно продержаться лишь двадцать четыре часа, после чего он свободен — свободен вернуться к своему истерзанному бомбежками и голодом народу. Нет, конечно же, они не собираются подсунуть ему любовницу — только герои мелодрам попадаются на такие трюки. К тому же в мелодрамах тайный агент никогда не бывает усталым, безразличным к девушкам, влюбленным в свою покойную жену. А если Л. поклонник мелодрам? В конце концов, он представитель аристократии — все эти маркизы, генералы и епископы живут в собственном странном мире, позвякивая орденами и медалями, которыми награждают друг друга. На остальной мир они смотрят, как рыбы, сквозь стекла аквариумов; даже по своим физиологическим потребностям они принадлежат к одному виду, роду, семейству. Следовательно, вполне возможно, что они черпают свои представления о внешнем мире — о людях мыслящих и работающих — именно из мелодрам. Было бы ошибкой недооценивать невежество правящего класса. Сказала же Мария-Антуанетта о бедняках: «У них нет хлеба? Пусть едят бриоши».

Управляющая ушла. Возможно, она слушала его разговор с Роз через отводную трубку. Эльза с яростным усердием наводила чистоту в коридоре. Он остановился и с минуту понаблюдал за девочкой. Рискнуть?

— Загляни-ка ко мне в номер на минутку. — Она вошла, и он плотно затворил за ней дверь. — Я буду говорить шепотом, чтобы она не подслушала.

И снова его поразил ее преданный взгляд. Господи, ну что он такого сделал, чтобы заслужить ее преданность? Немолодой иностранец с израненным лицом, с которого он только что смыл кровь. Ну, сказал несколько добрых слов, но неужели слова эти были для нее такой редкостью, что вызвали столь трогательную реакцию?

— Я хочу, чтобы ты для меня кое-что сделала.

— Все, что угодно, — сказала она.

Вот, точно так же, — подумал он, — она предана и Кларе. Что же это за жизнь такая, если ребенок за неимением лучшего вынужден дарить свою любовь старику-иностранцу и проститутке…

— Ни одна душа не должна об этом знать. У меня тут есть кое-какие бумаги, за которыми охотятся нехорошие люди. Мне нужно, чтобы ты подержала их у себя до завтра.

— Вы шпион? — спросила она.

— С чего ты это взяла?

— А мне все равно, кто вы, — сказала она.

Он сел на кровать и снял ботинок. Она следила за ним, как зачарованная.

— А вот той леди, которая по телефону… — начала она.

Держа носок в одной руке и бумаги в другой, он взглянул на Эльзу:

— И она не должна знать. Только ты и я.

Лицо ее просияло, словно он преподнес ей бриллиантовое кольцо. Он тут же раздумал расплачиваться с ней деньгами. Может быть, позже, перед отъездом, он сделает ей какой-нибудь подарок, который она, если захочет, продаст, но деньгами он ее не унизит.

— Где ты будешь их хранить?

— Там же, где и вы.

— Никто не должен знать.

— Могу перекреститься.

— Лучше спрячь бумаги сейчас же, сию минуту.

Он отвернулся и стал смотреть в окно. Прямо под ним растянулись большие золоченые буквы названия гостиницы. Сорок футов отделяло его от покрытой изморозью мостовой, по которой медленно тащился фургон с углем.

— А теперь, — сказал он, — я опять прилягу, посплю немного.

Он мог позволить себе спать до вечера.