– Роджер, погоди, не так быстро, – улыбнулась Франческа, он так старался ей угодить!..

Они вошли в холл. Старинные часы тикали в том же углу, тот же комплект оружия тускло блестел в неярком свете. Оуэн и Флейм шли за ними по пятам, а Роджер вел их вверх по ступенькам, крепко держа Франческу за руку. На полпути она вдруг остановилась, Роджер удивленно повернулся и проследил за ее взглядом. На стене висел ее рисунок. Роджер закивал.

– Да, сегодня утром здесь. Забыл.

На портрете Роджер восседал на коне-качалке, солнечные лучи падали прямо на него через окно. Милая, невинная, потрясающе наивная простота рисунка завораживала.

– Мама, это твой шедевр! – ахнула Флейм.

Роджер нетерпеливо тащил ее вверх.

– Картинка, – сказал он.

Она поняла, куда они идут. В пристройку. Роджер распахнул дверь угловой комнаты. Повсюду валялись странные предметы. Пузырек из-под духов, запах которых уже давно испарился. Пожелтевшие, в трещинах туфли. Старая расческа с несколькими темными волосками между зубьев. Хрустальные бусы, давно забытые…

– Роджер, это же… это же мои вещи. Все… – прошептала она.

Флейм ощутила комок в горле. Какое поклонение… Сердце сжалось, как пальцы в кулак, она тихо вскрикнула. Все посмотрели сперва на нее, а потом на стену, туда, куда она смотрела… Это была Франческа. Она сидела на полу, вполоборота. Чья-то рука гладила ее по щеке. Рисунок был неумелый, но для самого автора, видимо, истинный шедевр! Он светился любовью, несмотря на ошибки рисовальщика, изобразившего непропорционально длинную ногу и большую голову. Тепло, нежность и поклонение были в этом бесхитростном жесте – короткая толстая рука касалась девичьей щеки. Щеки Франчески касалась рука Роджера…

Франческа направилась к картине, не чувствуя под собой ног.

– Роджер, – выдохнула она. – Мы никогда… я никогда не учила тебя рисовать красками, у тебя их не было.

– Да. А я взял твои. Я вспомнил, как ты делала. Я хотел, чтобы ты была здесь.

– И поэтому ты ее нарисовал?! – шепотом потрясенно произнесла Флейм.

Он видел, как они приехали, как вошли в холл. Он внутренне собрался и был готов. И ради чего? Они даже не позвали его, не произнесли его имя!

Джастин бросился в кожаное кресло с высокой спинкой, в котором чувствовал себя в полной безопасности, и вытянул перед собой ноги. На ковре остались вмятины от каблуков его ботинок. На его ковре. Все в этом доме его. Не Роджера. Не дорогой матушки. Не мультимиллионера, за которого она вышла замуж.

Джастин еще отпил из большой рюмки. Он решил держаться с матерью как сын, которого она потеряла навсегда. Пусть почувствует себя виноватой за то, что оставила его. Он готов исполнить эту роль. Он готов ее обнять. Поцеловать. Пустить слезу, если надо. А они суетятся вокруг Роджера! Смешно.

Джастин чувствовал, как в груди начинает булькать смех. Он закрыл глаза и стиснул рюмку в руке. Почему они не идут к нему? Ну хотя бы просто чтобы высмеять его или чего-то потребовать. Сказать, что он ублюдок. Все что угодно. Ожидание просто невыносимо! Ну хотя бы раз в жизни мать поставила его на первое место!

Рюмка не вынесла силы пальцев, сжимавших ее, и хрустнула. Джастин вскрикнул от неожиданности и боли. Он с досадой стал трясти рукой, как укушенная осой собака лапой. Кусочки стекла посыпались с колен на ковер, а следом – капли крови. Джастин загипнотизированно смотрел на них.

Дверь открылась, на пороге появился дворецкий.

– Принеси щетку, пластырь, антисептик и миску с теплой водой, – мрачным, резким голосом приказал Джастин.

Стоя на лестнице, Франческа видела, как торопливо удалился дворецкий.