|
С полным безразличием к умоляющим воплям я медленно произнес: — Я пока что не собираюсь вас карать, меня только интересует, за что вы били этого человека? Мужик поднял лицо ко мне, затем бросил быстрый взгляд в сторону избитого и быстро пробормотал: — Господин сияющий дан, это вор. Он воровал... «Вот, значит, как...» — подумал я, но задать следующий вопрос не успел. Избитый, не меняя позы, вдруг нараспев заговорил: Хотел стащить кусочек хлеба, Но был неловок, как хаши. Так я остался без обеда, А вон те мерзавцы без... души!.. При этом он пришепетывал, посвистывал, похрюкивал, немного заикался, в общем, в его арсенале имелись все известные мне дефекты речи. Однако лежащий передо мной мужик прекрасно понял все сказанное. Не поворачиваясь, он с ожесточением произнес: — Вот, господин сияющий дан, он еще и ругается... зараза! Я внимательно посмотрел на заговорившего стихами оборванца, а затем, переведя взгляд на лежащую толпу, жестко скомандовал: — Всем подняться с земли! Вопли над толпой стихли, и мужики после некоторой недоверчивой паузы начали подниматься на ноги. «Зараза» тоже неловко поднялся с истоптанной земли и попытался выпрямиться. Это у него не слишком хорошо получилось, но улыбка продолжала украшать его физиономию. Повернувшись к избивавшим его мужикам, он снова принялся декламировать: Когда презренный полукхмет От дана прячет свой обед, Бедняга должен понимать, Что дан и сам все может взять! И дана, знайте наперед, Ворьем никто не назовет! Вы знали мой высокий сан, Вы знали — перед вами дан! И тем не менее в борьбе Вы два ребра сломали мне! Но вот примчался друг мой, дан, Я вам теперь за все воздам — Всех тех, кто мною был побит, Он на башку укоротит!!! Указав на меня корявым пальцем и сделав эффектную паузу, он повернулся в мою сторону и с самым серьезным видом прошамкал: — Я все верно сказал? Я на всех указал? И снова хлюпнул носом. — Не знаю, на кого ты указал, но укорачивать на башку мне скорее всего никого не придется, — насмешливо проговорил я. — Ты, мой друг, здорово погрешил против истины, заявляя, что кого-то побил. — Зато я не погрешил против Размера и Рифмы! А тебе, сияющий дан, должно быть известно, что Размер и Рифма превыше всего, даже истины! Но вообще-то я просто не хотел опережать события. — Не понял? — удивился я. — Чего ж тут непонятного? — снова осклабился побитый. — Уже завтра моя гениальная эпическая поэма будет заканчиваться словами «Всех тех, кто так меня избил, он на башку укоротил», но в настоящий момент, как ты сам понимаешь, это звучит несколько преждевременно. «Занятный тип, — подумал я, — интересно, откуда он взялся?» И, повернувшись к стоявшему рядом со мной мужику, я спросил: — Значит, ты говоришь, это вор? И давно он промышляет воровством? Мужик поскреб голову заскорузлой пятерней и пожал плечами: — Ну... Вообще-то, господин сияющий дан, на воровстве мы его первый раз поймали. А знаем мы его давно. Это ж бывший шут господина мощного дана Когга, нашего... э-э-э... господина. Что-то он там, в замке, не то сочинил да вслух прочитал, вот его господин дня три назад и выгнал. Правда, перед этим он его стукнул... по голове, видимо... Бывший шут немедленно перебил мужика, причем голос его зазвучал неожиданно чисто, с неким эпическим надрывом и скальдическими интонациями: Если дану дан по дыне Двинул дивно длинной дланью. |
