|
— Я что-то не вижу, чтобы ты возражал. — Илона, — простонал Влад, потом резко повернулся к ней, и его руки скользнули ей под рубашку. — А чьи теперь руки холодные? — рассмеялась она, теснее прижимаясь к нему. — Но ты же не возражаешь. — Я возражаю, когда ты ничего со мной не делаешь и даже ничего от меня не желаешь. — Правда? — Правда, — ответила она. — Я твоя, когда бы ты ни пожелал меня. Здесь, сейчас, всегда и навеки. — Что ж, пусть будет здесь и сейчас. — И Влад сорвал с нее рубашку. Он приходил к ней в разном настроении и любил по-разному. Но больше всего ей нравилось именно так — утонуть в его горячей, неудержимой страсти, когда все остальное уходит, исчезает, теряет свое значение. Она знала, что он не где-то еще и не с кем-то еще. Князь здесь, таков, какой есть. В других местах ему приходилось носить маску, но только не с ней. Здесь он забывал о себе и о своей роли, терял себя в ее бесконечной, безбрежной любви. Илона забирала его всего, без остатка, но и от себя самой не оставляла ничего. Они слились в объятиях, то поднимались, то опускались на постели. Им становилось все жарче с каждым мгновением. Слабый утренний свет, пробивающийся сквозь ставни, постепенно делался все ярче. Илона мечтала о том, чтобы Тырговиште и в самом деле охватило всепожирающее пламя, такое, какое сжигало теперь их обоих. Потом она почувствовала, как он напрягся, первый раз в кои-то веки. Женщина знала, что он попытается отстраниться от нее, как делал всегда с тех пор, как поклялся священнику в том, что больше не будет иметь незаконных детей, в обмен на то, чтобы она осталась жива. Но Илона так же хорошо понимала, что теперь она, вполне возможно, видит его в последний раз и не может позволить ему уйти вот так. — Нет, мой князь, нет. Останься, — прошептала она и обняла коленями его бедра. — Илона. — Он тяжело вздохнул. — Это будет безопасно, моя любовь, совершенно безопасно. Я знаю, когда можно. — Ты уверена? — Я никогда не смогла бы солгать тебе. — Да, ты не смогла бы. Ты единственная, кто не смог бы. Именно поэтому я так дорожу тобой. Ты — прибежище моей души и сердца. — Он улыбнулся. — Что ж, с благословения Господа! — вскрикнул Влад и снова дал волю своей страсти. Пауза длилась всего несколько мгновений и только усилила их обоюдное желание. Потом их тела снова слились. Восторг и упоение прорывались вскриками и стонами. Через минуту они лежали, тесно прижавшись, почти слившись воедино, чувствуя дыхание друг друга и слыша, как стучат их сердца. Глаза князя снова были закрыты, на лице написано спокойствие и умиротворение. Илона смотрела на него. В этот момент он был очень похож на юношу, которого она знала прежде, каким увидела его впервые в Эдирне, из-под вуали, увешанной монетами. Она знала все, что говорили о нем, все слухи и сплетни. При дворе находилось немало охотников, которые с удовольствием и весьма подробно пересказывали на разный манер деяния князя. Ее прислужница Елизавета, дочь жупана Туркула, могла болтать об этом часами, пока Илона не останавливала ее. Но все, что она слышала о жестокости, об ужасающих наказаниях, не имело никакого отношения к человеку, дремавшему в ее объятиях. Он никогда не говорил с ней об этих ужасах и не раскрыл ей, в чем состоял источник той отчаянной мрачности, которая временами охватывала его. Все эти признания предназначались духовнику, Богу, но никак не ей. |
