— Я не много знаю о хоккее, — сказал я.

Она снова посмотрела на меня каким-то тяжеловатым взглядом.

— Я тоже не много знаю о тебе, Декстер. Ты играешь в хоккей?

— Нет, и никогда не играл, — ответил я сдержанно. — Несколько раз ходил на матчи.

Ла Гэрта ничего не ответила, а мне пришлось прикусить губу, чтобы не сболтнуть лишнего. На самом деле у Риты сезонные билеты на все матчи «Флоридских пантер», и я был немало удивлен, поняв, что люблю хоккей. Я получаю удовольствие не просто от яростного задорно-убийственного настроя игры и наносимых в ее ходе увечий. Что-то есть расслабляющее, когда сидишь в огромном и прохладном помещении. Я с удовольствием ходил бы туда, даже чтобы смотреть игру в гольф. А по правде, я сейчас сказал бы все, что угодно, только бы Ла Гэрта взяла меня с собой. Я очень хотел попасть на стадион. Больше всего на свете мне захотелось увидеть тело, сложенное в сетке ворот, на льду, развернуть упаковку и взглянуть на чистую, аккуратную плоть. Мне так хотелось увидеть ее, что я, наверное, стал похож на карикатурного пса в стойке; так хотелось быть рядом, что я даже почувствовал какую-то самоуверенность собственника по отношению к этому телу.

— Хорошо, — сказала Ла Гэрта, когда я уже готов был выскочить из кожи. В ее легкой, несколько странной улыбке присутствовала доля официальности и еще доля… чего? Чего-то совершенно другого, чего-то человечного, что, к сожалению, находится вне пределов моего понимания. — Дадим друг другу шанс поговорить.

— Мне бы этого очень хотелось, — ответил я, источая обаяние.

Ла Гэрта не ответила. Может быть, уже не слышала меня. Впрочем, не важно. Она полностью перестает понимать сарказм, если дело касается ее собственной персоны. Ей можно выдать самую пошлую лесть, и она примет как должное. Даже неинтересно. Вот я уже и не знаю, что еще сказать. Она и так уже безжалостно допросила меня, когда первой прибыла на место происшествия.

Мы стояли у моей бедной помятой машины, глядя, как восходит солнце. Ла Гэрта несколько раз спросила меня, рассмотрел ли я водителя грузовика, каждый раз слегка изменяя формулировку вопроса. Пять раз она спросила, уверен ли я, что это был фургон-рефрижератор; похоже, такую манеру ведения допроса Ла Гэрта считает вершиной проницательности. Она явно хотела бы задать этот вопрос еще несколько раз, но сдержалась, чтобы не выглядеть слишком прямолинейной. Как-то она забылась настолько, что задала вопрос по-испански. Я ответил, что seguro, уверен, и она посмотрела на меня, дотронулась рукой и больше не спрашивала.

Трижды она осматривала наклонный съезд с моста, качала головой и беззвучно исторгала «Puta!». Ясно, это имело отношение к офицеру Puta, моей дорогой сестрице Деборе. Факт наличия реального рефрижератора, как и предсказывала Дебора, потребует определенного контроля за подачей информации, и по тому, как Ла Гэрта закусила нижнюю губу, я понял, что она как раз работает над этой проблемой.

Наверняка она выдаст что-то неудобное для Деб, это у нее всегда отлично получается, но пока я все еще не потерял надежду на скромный подъем акций моей сестры. Конечно, не благодаря Ла Гэрте, но можно допустить, что кто-то еще заметит, что ее блестящий опыт детективного расследования завершился удачей.

Как ни странно, Ла Гэрта не спросила меня, что я делал на этой дороге в такой час. Конечно, я не детектив, однако такой вопрос мне кажется совершенно естественным. Возможно, и нехорошо утверждать, что упущения — дело для нее типичное, но — факт. Она не спросила.

И тем не менее очевидно, что нам еще есть о чем поговорить.